вытаращил свои раскосые глаза, полные недоумения и страха, и застыл на месте в одних трусах. Жена и муж требовали объяснений, громко кричали, но с ними обращались как с злостными уголовниками. Пьянишке нацепили наручники и молча отвели в машину. С этих пор жизнь в доме круто изменилась. Пьянишка разочаровался в мире и людях, представление о которых у него было прекрасное, и почему-то решил, что в этих бедах виноваты его родные. Тюрьма была сильным стрессом для него, который длится и по сей день. Складывается впечатление, что пьянишка застрял в далеком прошлом и постоянно боится, что кто-то у него что-то отожмет. Он обозлился на самого себя так, что возненавидел всех вокруг. Семя недоверия, которое посадили его родители в его же сердце еще в детстве, дало большие плоды сейчас. Он никому не доверял и даже себе. Возвратимся к нашему повествованию. Родственники пьянишки приехали за ним как за малолетним ребенком в отдел полиции, а он уже ждал снаружи. Счастливый, как ни в чем не бывало пьянишка сел в машину, попросил купить ему выпить, выслушал нотации старших и поднялся наверх к себе, на второй этаж. Это мнимое состояние счастья напоминало дочке пьянишки его долгожданное возвращение из тюрьмы домой. Ей тогда было всего 11 лет, она выбежала в ночной рубашке на улицу, затаила дыхание и пыталась заглянуть внутрь машины дедушки, чтобы разглядеть любимое лицо папы. Отец вырвался из машины, как бревно. В руках у него звенела бутылка пива, в глазах стояло траурное молчание, руки словно обвисли или стали длиннее. Ей показалось, что он не счастлив, что у него трагедия. Девочка отпустила тяжелые мысли тут же, когда их взгляды встретились. Ей стало определенно хорошо и спокойно, она почувствовала умиротворение. Все глупости улетучились. «Главное-папа здесь, со мной», – не могла никак нарадоваться девочка. Сегодня Нино уже не малышка, и мысли не улетучиваются, а глаза смотрят ясно. Первые дни после недолгой разлуки с пьянишкой проходили в обычном режиме. Бытовые дела затягивали, все забывали о проблемах. В моментах казалось, что все наладилось, и он прежний. Но это был жестокий, человеческий обман. Спустя несколько недель, которые были совсем не тихими, но и недостаточно громкими, чтобы бить тревогу, пьянишка снова погнал.
За скрипом деревянного окна слышится гнусный голос. Девочка подскочила от страха, едва влетев ногами в чужие тапочки. В комнате стояла тишина. Женщина с глубокими, черными глазами сопела в большую подушку, как маленький ребенок. Мальчик напротив накрыл светлую голову потрепанным одеялом. Видимо, ему не хотелось слышать, что происходит за забитым окном его комнаты. Она все стояла в тапочках и ночной рубашке, бурча под нос молитву «Отче наш». Хотелось забить все оставшиеся окна в комнате, а лучше поставить железную броню. Страх окутывал всех, конечно. Но ее намного чаще и сильнее. Чтобы спастись от жутких мурашек, приходилось всхлипывать молитвенные слова и призывать к помощи Господа. Так проходили минуты, которые казались вечностью. Он продолжал чесать грязным языком под окном, периодически ударяя по забитому досками окну. Она продолжала мнить, создавая иллюзию его беспомощности. И только отлетающие щепки дерева могли отвлечь юное создание от важного дела. Всегда мне, автору, было интересно. Люди молятся, когда чувствуют себя брошенными, обиженными, унылыми, беспомощными. Призывают к помощи. О ком они думают в эту секунду: о себе никчемном, прося защиту, о человеке ли действительно, за которого просят или вовсе ничего не думают, просто молятся, ибо так положено. Вернемся к девочке, а то минуты слишком неправдоподобно замедлились. За деревянным окном стоял ее отец. Она не считала, что это стоит часть ее души и сердца, потому что была уверена – им управляет бес. Такими мыслями умные люди редко делятся: а зачем? Время Гамлетов прошло. Время же верующих бесконечно. На кухне сидела побледневшая от горя мать пьянишки. Выходная дверь была закрыта на 7 замков. Эти железки обнадеживали простонародье. Хотя окно на кухне, открывающее дивный пейзаж на соседнюю улицу, было сломано и считай все время открыто. Такая подробность никого не пугала: народ в доме утешал себя тем, что пока пьянишка будет взбираться на окошко, кто-нибудь услышит шорох и проснется. Либо тем, что местные сторожи в виде родителей и детей станут подменять друг друга.
– Ну что ты сидишь, родная моя? Ложись, зачем ждать чего-то…случится, значит случится…Пока утих, есть время вздремнуть, – прижав поближе к сердцу бабушку, старшая внучка задалась вопросом.
Слезы градом лились из глаз старой женщины. Вот и увидела я океан. Все комплименты мужского пола в сторону женского, в которых юнцы придумывали разного рода сравнения человеческих глаз с океанами, морями и реками, пали в пропасть. Волны разгневанной воды заливали боль солью.
– Ложись ты… мне и спать не хочется, и он меня выгнал, – зарыдала громче бабушка.
Девочка долго не раздумывая поняла, о ком идет речь. Дед в силу чрезмерной любви к своей персоне, мучаясь от болезни и нападков сына, обвиняет в данном положении всех вокруг. Не хватает ему духовной силы переносить издевательства бесовские, вот и он попадает под их влияния. Гневом заливаются глаза старого, несчастного человека. Кричит в истерике, угождая и лаская похоти сына. Дед толкает потерянного из всех сил, бьет слабыми своими руками. Тот лишь радуется и питается потухшей духовной энергией. Доводя отца до пика, пьянишка лишь принимает унылую маску и продолжает свою миссию. Отец же в свою очередь включает музыкальные способности и кричит на каждого попавшегося под руку. Так, под «горячую сковородку» и попала бабушка: «оставайся с ним, идите к черту, сюда чтоб не заходила, не хочу видеть. Сидишь с ним, вот и сиди». И не посчитаешь, сколько бессонных ночей она просидела, как сторож у двери дома. Настал страшный час. День, когда близким пришлось вызвать полицию и скорую одновременно, чтобы хоть каким-либо образом оказать помощь больному, запомнился всем надолго. Пьянишка сходил с ума безостановочно. Утром он спускался тихонечко вниз, наблюдая за всем происходящим вокруг. Его глаза бегали туда-сюда, туда-сюда. Когда его дочь начинала разговаривать с мамой или с другими людьми, он застывал, как мумия, и внимательно вслушивался в каждое слово, делая вид, что занят просмотром телевизора. Его вены на висках набухали, с лица капал пот. Он переплетал пальцы рук, оставляя большие фаланги свободными, чтобы нервно двигать ими. Когда дочь к нему подходила, он бросал в ее сторону гневный взгляд. В них бежали строки: «не верю. не верю, не верю». Она становилась ярым предателем собственного отца. Атмосфера в доме накалялась. Чувства становились
