показывался в стенах училища, но всегда был в курсе всего в нем происходившего. Это и наводило на мысль, что у него среди училищного персонала были свои лазутчики.
Преподавание общеобразовательных предметов было поставлено у нас не бог весть как высоко. В этом отношении я могла бы сказать словами Пушкина, что
Мы все учились понемногу,
Чему-нибудь и как-нибудь…
В первую очередь вспоминаю учителя истории Лосева, прекрасного педагога, обладавшего редким уменьем оживлять внимание учащихся во время даваемых им объяснений. Когда он замечал, что внимание слушателей падало, он рассказывал какой-нибудь анекдот, а затем постепенно переходил к прерванной нити лекции. Я отлично знала историю и этим читала себя всецело обязанной этому отличному преподавателю.
Фамилии учителя географии не помню, но у меня сохранилось воспоминание об изобретенном нами трюке для подсказки вызывавшимся им к карте воспитанницам. Карта была, как говорится, «немая», т. е. географические названия на нее нанесены не были, но государства были расцвечены разными красками. Мы собрали шерстинки соответствующих цветов и при вопросах учителя, где находится та или другая страна, впереди сидящие прикладывали шерстинку подходящего цвета к волосам, и этого «цветного телеграфа» было совершенно достаточно для правильного ответа.
Когда меня вызывал к доске учитель арифметики Галанин, я, не особенно сильная по части математических наук, отвечала ему, что очень устала от вчерашнего школьного спектакля, у меня-де болят ноги, и я стоять не могу.
— Да, вы, действительно, вчера прекрасно танцовали, — соглашался он, — можете отвечать с места.
А этого только мне и надо было. Я оставалась сидеть, а решение задач мне подсказывали мои товарки.
Хорошо помню преподавателя словесности Рахманова, ученого и дельного человека, к сожалению, в конце моего учения заболевшего душевной боезнью, что и было причиной оставления им службы училище. Особенно врезалась мне в память его манера декламировать пушкинское стихотворение
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье…
На первой первой строке он опускал указательный палец к полу, а на второй — тыкал оттопыренным большим пальцем в сторону.
Французскому языку первоначально учил нас m-r Фабер. В старших классах, когда мы уже более или менее знали французский язык, с нами занимался Гильмо. Он особенно любил устраивать между лучшими ученицами считки пьес Корнеля, Расина и др. французских классиков. В них главным образом отличалась хорошо знавшая французский язык воспитанница Клеопатра Александровна Глухарева, впоследствии, под фамилией Каратыгиной, известная в провинции и Петербурге драматическая актриса.[10]
Немецкий язык у нас не был обязательным предметом, но, по желанию, его можно было проходить. Его преподавал Herr Гольдфридрих. Я принадлежала к числу его учениц и хорошо помню, как подчас, во время урока, услыхав на улицах военную музыку, мы бросались к окнам и садились на подоконники смотреть на проходивших по Театральной улице солдат, а учителя просили дежурить у дверей и дать нам знать в случае приближения классной дамы. Бедный немец, опасаясь потерять своих и без того немногих учениц (а следовательно, и свой заработок), потакал нашему озорству и исправно нес у дверей караул.
Учителем рисования был художник Телешов. Я никогда не обладала способностью к этому искусству и умела рисовать разве только садовую лейку с вытекающей из нее водой. Когда Телешов давал нам задания, я всякий раз предлагала нарисовать лейку, чем мой снисходительный учитель вполне удовлетворялся.
Талантливым преподавателем игры на фортепиано был Сантис,[11] отличный пианист и композитор. Воспитанницы сплошь и рядом, чтобы увильнуть от урока, просили его показать им, как нужно исполнять ту или другую музыкальную пьесу. Виртуоз садился за инструмент и по мере игры так воодушевлялся, что не замечал, как проходило время, назначенное для урока. Другим учителей фортепианной игры был Петерсон, строгий и педантичный немец, сообщавший ученикам бездушную, деревянную манеру игры.
Всех нас учили также и пению, и мы проходили сольфеджио и прочие вокальные упражнения. Преподавательницею была некто Ковалькова.
Кроме фортепиано, на «мужской половине» училища желающим преподавалась игра и на всех оркестровых инструментах. Преподавателями были солисты-виртуозы из оркестра Большого театра, как скрипач Венявский,[12] арфист Цабель,[13] виолончелист Зейферт,[14] флейтист Чиарди,[15] на корнет-а-пистоне — Вурм,[16] на кларнете — Каваллини[17] и др. Мне с ними дела иметь не приходилось, и о них я ничего сообщить не могу.
Помню врачей училища — Гейденрейха, Бесса, Экка и др., но какие обязанности они несли — не ведаю, так как в случае необходимости немедленной их помощи обычно ни одного врача в училище не оказывалось. Так, однажды, во время репетиции школьного спектакля, я занозила ногу деревянной щепкой, вонзившийся в пятку через танцовальный башмак. Боль была адская. Меня снесли в лазарет. О случае со мной сообщили директору театров графу Борху.[18] Последний потребовал дежурного врача, но, несмотря на самые тщательные поиски, такового найти не могли. Я обливалась слезами от боли. Разгневанный директор распорядился послать за доктором в медицинский «физикат» (впоследствии медицинский департамент министерства внутренних дел), помещавшийся на Театральной улице, против училища. Спустя короткое время оттуда, действительно, явился врач который и извлек из моей ноги огромную занозу, крестообразно разрезав мне пятку.
Из служащих училища того времени не могу не вспомнить с чувством глубокой благодарности об училищной буфетчице Авдотье Трофимовне Медведевой, которая с самого моего поступления в школу принимала во мне самое сердечное участие. Познакомилась я с ней благодаря ее дочери Александре Ивановне Медведевой,[19] бывшей в то время старшей воспитанницей училища, а впоследствии кордебалетной танцовщицей в балетной труппе, обслуживавшей русскую оперу Мариинского театра. В то время в училище был обычай отдавать маленьких воспитанниц под надзор старших, которые должны были наблюдать за их поведением, внешним порядком и пр. Ко мне и была приставлена в качестве такого «ока» воспитанница Медведева. Ее мать меня сердечно полюбила и не только старалась делать мне поблажки как буфетчица, припрятывая для меня булки н т. п., но относилась ко мне прямо-таки по-матерински, скрашивая этим невеселую на первых порах долю ребенка, оторванного от родных.
Впоследствии — в 1887 г. — я вышла вторым браком замуж за овдовевшего мужа А. И. Медведевой, профессора хирургии И. И. Носилова[20] и стала мачехой четверых ее детей.
Перехожу к моим наставникам в сфере моей специальности — к преподавателям балетных танцев.
Первой моей учительницей была некто Волкова,[21] отличавшаяся необыкновенной грубостью, которой она наводила на нас, маленьких, панический страх. Меня она не называла иначе, как «косматый
