Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 9
Утром пить обжигающий кофе из турки, ходить на море и кидать холодную гальку в волны. Смотреть в закат, вдыхать соленый воздух, смотреть на воду, которая раскачивается вперёд-назад. Вперед-назад. Укрывает спокойствием. Поглаживает.
Летом город просыпается. Он нарядный, громкий, веселый, за края льется красное вино и пахнет жаренным мясом даже в самых тихих улочках. Ты лежишь на горячих камнях под запах варенной кукурузы. В обед — проваливаешься сон. Работать сложно, думать сложно, мозг как плавленный сыр.
Любимая кофейня на Имеретинской набережной. Или в Эстосадке, где делают самую вкусную пиццу в дровяной печи. Длинное лето. Такое длинное, что загар проникает в самые глубокие слои кожи. И не сходит совсем. Мандарины и хурма на деревьях. Инжир во дворе у соседей. Южный кавказский акцент на рынке. Сладкий арбуз и горячий хачапури. Финиковые пальмы, дорогие яхты. Непослушное море. Горы, от которых кружится голова.
Свобода. Солнце. И мое разбитое сердце. Работа, дружба, влюбленность. Жизненные уроки, которые стоило пройти ради новой другой свободы. Настоящей, взрослой, осознанной.
В этом городе мне было отведено три года. И следующий в списке был город грез.
Москва
— Где родился, там и пригодился — говорила моя бабушка (ну вы помните).
Получается, что моя огромная семья пригодилась, а я нет. Я всегда хотела уехать. В десятом классе влюбилась в Питер и думала, что именно там буду жить. Потом хотела поступать в Москву. Мне хотелось больше свободы, больше воздуха, больше самостоятельности.
Бабушка постоянно рассказывала историю, как она могла бы остаться в Москве, но не захотела. Галина Григорьевна проходила стажировку в столице, снимала комнату у одинокой старушки на Садовой. Та очень Галю полюбила и просила остаться. Квартиру перепишет, детей нет, родственников тоже. Только оставайся, Галя! Но Галя скучала по родному городу, поэтому уехала домой. Москва ей показалось большой и шумной. Чужой.
Когда я гуляю по Садовому, всегда вспоминаю эту историю. Бабушка могла бы жить здесь, но здесь живу я. Ирония судьбы, не иначе.
Она надеялась, что я вернусь в Краснодар.
— Зачем тебе эта Москва, ну что в ней такого? Вот у нас скоро мост построят, можно будет до центра быстрее добраться. И следом добавляет:
— А у вас выставки новые есть? В музей ходила, что видела?
Бабушка воспитала меня москвичкой. Готовила, видимо. К музеям, к любви к искусству, к манерам… Чавкать нельзя, прихлебывать нельзя, в ресторан пригласят нужно есть аккуратно (ну вы помните).
Мы с бабушкой обсуждали поэзию Асадова, Пущина, Цветаевой.
Как-то я забыла съесть бутерброд, и забыла о нем на неделю. Бабушка обнаружила его, но кричать не стала. Просто отвела меня в гости к соседке на этаж ниже
— Одевайся, пойдем в гости. Посмотришь как жить нельзя. И к чему могут привести вот такие привычки!
У соседки, к слову, было дома так грязно, что я боялась даже присесть на табуретку, не то что чай пить.
А лекции по стилю. Заслуживают отдельной главы. Галина Григорьевна презирала мои рваные джинсы. И показывала наглядно свой гардероб: шляпки, костюмы, туфли, блузы, платья. Все по классике, с парижским шиком, но краснодарским бюджетом.
А еще мы смотрели по первому каналу «Модный приговор».
Может бабушка и не захотела остаться в Москве, но каким-то образом впитала в себя все столичное, культурное. И передала мне.
И вот я уже который год здесь живу. Пятый? Шестой ли? Столичная штучка, получается? Отчего-то кубанцы не любят москвичей, считают их зажиточными, зазнавшимися. И часто повторяют одну и ту же фразу:
— Москва — это не Россия.
И я с ними согласна.
Рецепт шестой
— Не щелкай семечки! Только бабки на лавочке так делают. Я вот не собираюсь в такую превращаться. Мне что заняться нечем?
Телевизор стоял в самом начале комнаты. На лаковой тумбочке без дверц. Телевизор был почти как чёрный квадрат Малевича, только с картинками, которые включались с помощью обмотанного изолентой пульта. Чтобы переключить канал нужно было сильно постараться. Кнопки западали, а батарейки спешили выпасть из отверстия. Ярко синяя изолента их еле сдерживала.
Иногда канал было настолько сложно переключить, что дедушка нетерпеливо забирал у меня пульт со словами:
— Алёна, отдай сюда. Сейчас сломаешь. Вот так нужно.
И у него с первого раза получалось переключить с ТВ3 на телеканал Россия.
У телевизора собирались все. Я, Дедушка, Бабушка, Олеся, Сашка. Бабушка с дачным яблоком и маленьким ножом. Олеся с семечками (бабушке это не нравилось).
— Ой, Олеся, опять ты щелкаешь. Терпеть это не могу.
Но продолжала терпеть. А я следила у кого кучка шелухи больше. У Олеси или у дедушки. Семечки лежали на кухне в льняном мешке. Сырые. Дедушка сам их жарил на чугунной сковороде. Они получались гладкие, хрустящие и ароматные.
— А что по первому каналу? — спрашивала Галина Григорьевна.
— Да ничего. Сериал твой — отвечал Александр Николаевич (дедушка).
— А ну включи мне мой сериал.
Дедушка ругался, но переключал на Первый канал, вставал согнувшись и чуть посмеиваясь говорил:
— 301 серия у неё про Жади и Лукаса, и все они никак не встретятся. — скажет и выйдет курить на балкон.
— Ты же только что курил! — кричит бабушка.
— Галя, когда это было?
— Десять минут назад! Пойди скажи деду, чтобы он не дымил мне сюда — обращалась ко мне бабушка.
Я зайду на балкон, стану у соседнего окна, выгляну с пятого этажа. Дедушка курит в соседнее окно, да так, чтобы дым на меня не попадал. И стоим мы так вдвоём. Эти пять минут мне очень нравились. Мне казалось, что я участвую в чем-то хорошем. Что я дедушке помогаю. Что ему курить совсем нескучно. Ведь я с ним стою и с таким важным видом наблюдаю за улицей с верхнего этажа.
Если в будние дни по вечерам мы смотрели бабушкин бразильский сериал, то в выходные концерты. Я обожала концерты. Вот только разложу всех своих
Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 9
