Нужно два, и никто не уступит нам свой.
— Кристаллы всё, кэп, — докладываю я на мостик, дирижабль, отсоединившись от башни, снижается до касания трапа.
— На борт, все на борт, — командую я женщинам, — нечего тут больше делать.
Они начинают торопливо собирать и загонять расшалившихся детей. Я выдёргиваю ключ, запирая зачем-то башню, и иду за ними. Здесь всё.
А где теперь не всё?
— Воздушные цели, юго-юго-запад, — говорит капитан, — всё равно не успели бы.
Воздушные — это Коммуна. Они беззастенчиво присвоили себе наследство Комспаса, включая флаеры, броневики и летающие боевые платформы. Мы уничтожили не всё, позже нашлись оперативные склады в других срезах, а Коммуна прибрала себе всех выживших специалистов. Может, и производство уже наладили. Во всяком случае, технологию перемещения с помощью стационарных операторов восстановить сумели. Это нам Маринка с Македонцем рассказали — они, к счастью, не участвуют в охоте. Дезертировали, не приняв изменений. Теперь работают на Ингвара, охраняют караваны контрабандистов. Двое детей уже у них.
Транспортный узел в Коммуне создали не без помощи Альтериона, где издавна делали из глойти «биопрепараты порталов». Альтерион от коллапса оклемался, но уже не тот. Никакого «Дела Молодых», в Совете рулит Криспи, но нам от этого не легче. С Коммуной они спелись, как так и надо. Порталы давали слишком мало вариантов, а с технологиями Комспаса вышло недурно.
Правда, если не врут, то в Коммуне это не так изуверски — ручки-ножки не режут, глазки не выковыривают. Заменили полученным от Альтериона препаратом йири. Всё равно не полезно, но помягче. Вроде бы даже «только добровольцы» — но я не очень в это верю. Знаем мы эту «добровольность»…
Зато теперь резво перекидывают людей с техникой, куда надо. Например — туда, где мы. Но точность переброса у них пока так себе, мы всегда успевали удрать, заметив их раньше. Вот и сейчас удрали.
Снова висим над Дорогой. Иван тревожно поглядывает на индикатор заряда — чуть больше сорока процентов. Мало. Не совсем «на донышке», но мало. Число вариантов уменьшается с каждым сгоревшим процентом.
Общее собрание уже час, но никакими свежими идеями никто не блеснул. Так и гоняем по кругу всё те же давно обсосанные варианты. Без кристаллов нам жопа. Мы в безопасности только пока движемся, идём бесконечным зигзагом всё равно куда. Кто бы за нами ни гнался, он всегда будет отставать, такова природа Мультиверсума. Мы уже больше года так — летим и летим. Иногда зависаем, чтобы накачать воды, поохотиться или размародёрить продукты в недавно сколлапсировавшем срезе. И снова в путь. Название «Доброволец» звучит сущим издевательством, потому что выбора у нас нет. Но теперь нет и кристаллов, а значит — скоро конец пути. Они есть в нескольких рабочих маяках, но те охраняются так, что нам ничего не светит. Мы не можем драться и скоро не сможем бежать.
— Хоть бы знать, что такое эти кристаллы, и откуда они брались… — с досадой сказал Иван.
— Это сжатое время, — неожиданно ответил ему мой сын, — их производят мораториумы.
Он сидит в углу кают-компании и скручивает из конструктора что-то крайне замысловатое. Конструктор из металлических планочек с дырочками, колёсиков, шестерёночек и винтиков с гаечками. Я подобрал их целую пачку в заброшенном универмаге вымершего от чумы среза, и Тимоха готов копаться в детальках часами. Наш Инженер. Он остался задумчивым и неразговорчивым, но с возрастом стал совершенно нормальным. Ребёнок как ребёнок, склонный к тихим играм более чем к беготне и крикам. Мало ли таких. Но иногда что-то прорывается, вот такое. Не всё с ним просто. Нам с Ленкой плевать, это наш сын, и мы его очень любим. А что заговаривается иной раз — ну, не самое плохое, что может случиться с ребёнком, поверьте.
— Уверен? — тут же спросил я, но Тимоха уже весь в своих винтиках и шестерёнках. Сказал и забыл. У него всегда так.
— В этом что-то есть, — признала Ольга. — Какая-то дурная логика. Вы же с Иваном их чинили?
— Было дело, — сказал я. — Кристаллов не видел, ну так я их и не искал. Однако, если припомнить конструкцию…
— Точно, — заволновался Иван, — есть там место, где как раз такого размера штуковина может зреть. Наверное, её и достать можно, нам как-то не до того было, чтобы всё подряд вскрывать из любопытства. У нас и инструменты остались!
— Это похоже на идею, — признал я. — Безумную, конечно, но у нас все такие. Но это путь в один конец, вы понимаете?
Все переглянулись, но возражений не было.
Единственный условно доступный нам исправный мораториум — в том срезе, что изнанкой подвязан к Центру. Там, где пустой город, странные, но старательные аборигены и бывший дом одного из Хранителей. Наш дом. Мы оставили его, бросив как есть, когда поняли, что за нами туда непременно придут. Еньку и часть барахла отдали Меланте на обзаведение, кое-что загрузили на дирижабль. Алистелия хотела вывезти всю библиотеку, изошлась в рыданиях, выбирая, что влезет в выделенный ей объём, но почти всё пришлось бросить. Гондола, в отличие от созвучного изделия, не резиновая. Нам было не до спасения культурных ценностей, себя бы спасти.
Теперь возвращаемся.
— А с виду всё цело! — сказал Иван, разглядывая проплывающий под нами дом. — Даже окна не разбиты.
— Сад зарос весь, — недовольно сказала моя жена. — Как джунгли теперь.
— Да чёрт с ним с садом, — отмахнулся я. — Здесь же из-за мораториума уйма времени прошло. Ещё бы не джунгли.
— Тебе чёрт, а мы со Светкой знаешь сколько сил вложили? — надулась она.
— Действительно, насколько можно разглядеть, дом не разграблен, — Артём пытается разглядеть что-то сквозь пыльные окна.
— Может, и не было тут никого, — сказал я, — дверь в Центр мы, уходя, заблокировали, а по Дороге сюда добираться сложно. Мораториум мешает, и вообще путь неочевидный. Были бы мы тут — нашли бы, а заради дом разгромить и в вазы насрать — хлопот слишком много.
— Вот он, тикает, зараза такая, — мы с Иваном пристально рассматриваем вращающийся сложный механизм. Соорудили наскоро примитивные леса, варварски раскурочив ближайший забор, и теперь смотрим на него не снизу, а вблизи.
— Я бы вот тут
