едва не сорвав ее.
– Какая еще знаменитость? – бурчит он, прикладывая к глазам ладонь козырьком, чтобы защититься от летнего солнца. – Пошли они, все эти знаме…
И замолкает на полуслове. Передо мной неотесанный медведь. Большие светлые глаза, лет сорок, коренастый, на щеке отпечаток подушки. Он бросает на нас взгляд, выпрямляется, запустив пальцы в волосы. Все в нем дышит меланхоличным одиночеством. Даже трогательно. Да, на первый взгляд он показался мне трогательным. Но это впечатление длилось недолго.
Он колеблется, потом вздыхает, почесывая бороду, и исчезает внутри, продолжая бурчать себе под нос. Грохот кастрюль. Взрыв ругательств. Вновь появляется Базилио с блокнотом в дрожащей руке.
– Шеф велел сказать, что улиток не осталось…
– И гамбургеров тоже! – раздается рык из дома.
Рыжая Жердь изображает улыбку, пытаясь сохранить любезную мину.
– Пусть будет два ачоа… – заключаю я без аппетита и без особого энтузиазма.
Я не жду чудес. Неуклюжий официант, липкий стол, едва проснувшийся бородач – все это вместе не предвещает ничего выдающегося.
Базилио принимает мой заказ, словно гном, который должен доставить письмо Санта-Клаусу. Торопливо записывает его в блокнот детским почерком. Этот паренек такой же официант, как я дрессировщица куриц. Я впервые оказалась в ресторане после своего краха. Вокруг запустение, словно декорация моего падения. Я судорожно вздыхаю. Нащупываю коробочку с таблетками у себя в кармане, достаю одну и кладу под язык.
Повязавший белый фартук Базилио ставит на стол две исходящие паром тарелки. Ему понадобилось еще три или четыре ходки, чтобы принести хлеб, воду и приборы. Потом он желает нам приятного аппетита с такой почтительностью, словно перед ним английская королева. И никак не решается оставить нас вдвоем.
Ладно, катись уже!
Самое ужасное в известности – не критики, а фанаты. Настоящие. Те, кто вас разглядывает, как диковинное животное, не в силах оторвать глаз. Нет, на самом деле самое страшное – это фанаты после скандала. И тут, надо признать, я получила по полной.
Одними губами я касаюсь красного столового вина, кстати довольно приличного и выразительного, Нана же с аппетитом приступает к еде. Ачоа из телятины. «Пишется как “аксоа”, но читается “ачоа”». Это Роми мне объяснила. Она хвасталась, что знает с десяток языков, и сегодня я даже склонна ей верить. В свои лучшие дни она была готова на любую авантюру, от изучения каллиграфии на кириллице до восхождения на Эверест. А потом дорогие ручки, тушь и альпинистские ботинки заканчивали свою жизнь на помойке. Все поглощал мрак.
Один из гостей Роми однажды подарил мне книгу о региональных кухнях. Мне тогда было лет десять. За следующие три месяца мы опробовали все рецепты. Совершили настоящее путешествие по всей Франции, от Савойи до Антильских островов, с проездом через Эльзас. Гости аплодировали моим творениям, пока алкоголь лился рекой, а Роми ублажала их своими знаменитыми скетчами. Именно тогда я открыла для себя ачоа – несложное блюдо из помидоров, лука, сладкого и эспелетского перца. Простая еда без изысков.
Я пробую больше из любопытства, чем из желания. Фруктовый привкус и острота перца медленно набирают силу, смягченные зелеными нотами трав, лаврового листа, петрушки и тмина. Словно прогулка по горным пастбищам, начинающаяся с нежности чуть припущенной телятины и расцветающая в глубине нёба.
Истинное чудо.
Я широко распахиваю глаза от изумления – то самое выражение, которое мне приходилось тысячу раз напускать на себя во время телешоу. Напротив меня Нана тщательно вычищает тарелку куском деревенского хлеба. Завершающий штрих.
Я бросаю взгляд на дом, испытывая горячее желание заглянуть в кухню, просто чтобы проверить, принадлежит ли авторство изумительного блюда тому ворчливому увальню, которого мы видели мельком. Но мне не хватает духу.
Снова появляется рыжеволосый паренек и расцветает, увидев наши идеально чистые тарелки. Ставит перед нами два куска баскского пирога и застывает в некотором отдалении. В конце концов я, смирившись, поворачиваю к нему голову. И точно, он протягивает мне тетрадь, на которой было накарябано: «Отзывы гостей».
– Я видел все ваши программы, – лепечет он, заливаясь румянцем.
Машинально я беру протянутую ручку. И в этот момент все останавливается. Черная дыра. Улетучивается тонкий вкус перца, нежность летнего утра, улыбка Наны. Я снова в «Роми» в день моего позора. Отравление. Санитары. Страх.
У меня больше ничего нет. И сама я никто.
Я отворачиваюсь, чтобы скрыть слезы.
Бальтазар
И вдруг – виде́ние. Она курила, облокотившись на перила резной беседки; ее лицо было наполовину скрыто усыпанной стразами вуалеткой шляпки, которую венчали разноцветные птицы. Странный головной убор, который придавал ей королевское достоинство. Ее изящное тело в облегающем пурпурном платье сияло в лунном свете в тон пылающей рыжей шевелюре, ниспадающей на обнаженную спину. По ступеням струился длинный шлейф платья из промокших под дождем алых перьев, словно раскаленная лава вулкана.
Я застыл, скрытый в тени. Неужели она меня заметила? Незнакомка небрежно выдыхала сигаретный дым, уставившись на бурный океан внизу. Ее экстравагантный наряд контрастировал с безмятежным выражением лица.
– «Порой в Калифорнии вечерами выпадает обильная роса», – продекламировала она фразу из фильма «Поющие под дождем», не отрывая глаз от горизонта.
Ее низкий голос заставил меня вздрогнуть.
– Простите? – пролепетал я.
В крайнем смущении я повернулся, пытаясь прикрыть дыру на пиджаке. Следует ли мне завести с ней разговор? Или продолжить свой путь на виллу? Мое сердце – сердце начинающего журналиста – заметалось, не зная, что выбрать. Наверное, лучше поискать маркизу. Я должен написать статью, но мои глаза не могли оторваться от пламенеющей рыжеволосой красавицы. Я словно впал в гипноз. Эта девушка буквально светилась в сумерках. Она озарила мою неприглядную жизнь.
Я различил тонкую шею, молочную кожу. Потом откашлялся. Стал соображать, что бы такое сказать, чтобы пробудить в ней интерес, как вдруг рядом раздался шорох. Белый проблеск в кустах. Черт возьми! Зебра! Внезапно прогрохотал гром, блеснула молния. Животное в ужасе встало на дыбы, издало дикий рев – и пустилось наутек.
– Ловите ее! – закричала незнакомка.
Недолго думая, я погнался за зеброй. В насквозь промокшем костюме и лаковых туфлях, под проливным дождем. Паршивая животина! За потоками воды я едва различал полосатое создание, метущееся из стороны в сторону. Сердце чуть не выпрыгивало из груди, но я поднажал, поскальзываясь на траве и чувствуя, что носки уже промокли насквозь. К счастью, у меня был опыт общения со скотиной: с овцами и коровами я управлялся в два счета. Задыхаясь, я ухватил зебру за холку и взобрался ей на спину. Я выглядел как настоящий оборванец, нет, скорее как диковинная масса из грязи и листьев, взгромоздившаяся на мула. Горе-гангстер, вдруг очутившийся глубокой ночью в саванне. Главный редактор Sud-Ouest в жизни мне не поверит.
Управляя ударами пяток и шелковой лентой, служившей зебре недоуздком, я умудрился-таки пригнать ее к беседке, откуда за нами хохоча наблюдала незнакомка.
– Со страусом было бы забавнее… – обронила она.
Во что я влип? Эта девица совсем чокнутая?
– Как вас зовут? – расхрабрился я.
Дождь между тем прекратился.
– Роми. А вас?
Сняв шляпу, я представился. Она оглядела меня с ног до головы. Я почувствовал, как что-то вдруг неуловимо изменилось. И решил блефовать.
– Часто здесь бываете? – спросил я. – Раньше я вас не видел.
В ее глазах блеснул странный огонек.
– Нет, я здесь впервые, – ответила она.
Я кивнул, продолжая гадать, на всех ли великосветских вечеринках непременно присутствуют зебры и вулканические богини. А потом она сказала, подбирая свой шлейф:
– Покажете мне всё здесь?
5
Мы с Наной устраиваем долгие прогулки за городом. Так я пытаюсь вновь обрести дыхание. У меня много тем для размышления, от разразившегося скандала до тайны моего прошлого. Теперь мои предки приобрели более отчетливые силуэты, у них появились лица. Про остальное Роза знает не больше моего. И мне это до странности безразлично.
Было начало лета, и окружающая местность открывалась взгляду во всем своем великолепии. Реки, леса, кукурузные поля, медленное движение тракторов,
