— А, — и тренер, повидавший многое" со свернутым носом и с кистями рук, усыпанными хрящевыми наростами, делавшими кулак не то кувалдой, не то булавой, посмотрел на Андрея озадаченно, — Послушай... Ты недавно в нашем городе... Я не знаю, откуда ты приехал, что тебя заставило, но здесь не останешься.
— Это видно?
— Ты не заводишь связей. Я немного тебя узнал в этом зале, на этих матах... Мне бы хотелось верить, что ты с толком распорядишься оружием, которое тебе даст китаец... Что ты не станешь вышибалой, наемным убийцей...
— Не стану. — Андрей в упор посмотрел в синие глаза тренера, словно удивляясь, что приходится столь простые вещи повторять несколько раз.
— У тебя что-то случилось в жизни?
— Да.
— И ты еще там?
— Да.
— Хочешь расквитаться?
— Уже.
— А здесь... Скрываешься?
— Нет. Я же на работе, прописан... Со своими документами. Нет, я не скрываюсь. С этим у меня все в порядке.
— Это хорошо, — кивнул Станислав.
— Веди меня к своему китайцу, Слава... Все будет нормально.
— Готовь тысячу долларов.
Китаец Чан жил в маленьком частном домике с вишневым садом. Участок был огорожен забором, вдоль которого росли густые кусты, полностью скрывающие от прохожих и дворик, и сад, и все, что в саду происходило. Площадка для занятий была под деревьями, здесь же стоял плетеный столик с самоваром и банкой вишневого варенья. Под вишнями за этим столиком и сидели на следующий день Андрей, Станислав и Чан. Китаец пил чай вприкуску, улыбался, кивал головой. Был он лет пятидесяти, впрочем, ему можно было дать и сорок лет, и шестьдесят. На нем была полотняная рубашка, свободные штаны и какие-то шлепанцы. Андрей с некоторым сомнением смотрел на худые, беспомощные руки китайца. Тот поймал его взгляд, улыбнулся виновато, успокаивающе положил свою смуглую ладонь на плечо.
— Когда начнем? — спросил Андрей, прерывая затянувшееся молчание — все пили чай, прихлебывали и щурились на мелкие лучики солнца, пробивающиеся сквозь вишневую листву.
— Сейчас, — ответил китаец и опять виновато улыбнулся.
— Деньги, — напомнил Станислав.
Андрей вынул из кармана десять зеленоватых бумажек и молча положил их на стол. Китаец с легкой небрежностью сдвинул деньги на край стола и продолжал пить чай. Взглянув на Андрея, он сказал, улыбнувшись:
— Ты хороший человек... Я вижу... Не злой, не глупый, не спесивый... Это хорошо, — китаец успокаивающе похлопал Андрея по руке. И Андрей почувствовал, как что-то нахлынуло на него, он с трудом: удержался, чтобы не расплакаться, даже вынужден был прикрыть глаза чашкой. Китаец уже без улыбки опять похлопал его своей смуглой ладошкой — все, дескать, в порядке. Он сделал неприметный знак Станиславу и тот сразу же поднялся, оставив чашку, пожал руку китайцу, подмигнул Андрею и ушел.
Андрей и раньше замечал за собой слабость — он готов заплакать при самом невинном проявлении сочувствия к нему, поддержки. Он все еще находился во взвинченном состоянии, напряжение событий прошлого года не покидало его.
— Есть время, — сказал китаец, глядя в пространство вишневого сада, — и есть человек. И больше ничего нет. Время и человек.
Не зная что ответить, Андрей согласно кивнул.
— Мертвые остаются с нами, — сказал китаец, глядя Андрею в глаза. — Они всегда с нами, — он невесомым движением ладошки сделал круг вокруг себя.
Андрей опять кивнул.
— Им нравится, когда мы помним и, думаем о них хорошо, — Чан испытующе посмотрел на Андрея, словно желая убедиться, что тот слышит его, понимает, согласен с ним. — Им нравится, когда мы живем хорошо, — Чан замолчал, решив, видимо, что для первого раза сказал достаточно.
— А что значит жить хорошо? — спросил Андрей.
— Жить хорошо? — китаец чуть шевельнул почти незаметными бровями. — Не ссориться с собой, не обижать себя, не обманывать себя... Это им нравится.
Андрей опять промолчал, не чувствуя себя готовым к такому разговору. И что-то подсказало — китаец прав, он произнес слова, которые ему хотелось услышать.
— Пошли, — сказал Чан. — Тебе надо переодеться.
Занятия начались немедленно и продолжались три месяца. Андрей даже не заметил, как промелькнуло жаркое лето, как наступила осень, сухая, ясная, теплая осень украинских степей. Китаец потребовал, чтобы Андрей приходил к нему через день, но обязательно. Пришлось уволиться с автобазы, поскольку дальние рейсы не позволяли выдерживать это условие. Когда закончились три месяца, он отнес китайцу еще тысячу долларов и занятия продолжались. Но теперь уже каждый день. Андрей чувствовал, что меняется. Он стал сдержаннее, невозмутимее, спокойнее. Чай перед занятием и немногословные откровения китайца были не просто приятны, они стали необходимы и Андрей уже с утра думал о том, как он придет в вишневый сад, как они с Чаном выпьют чаю, посидят молча, как Чан скажет что-то новое или продолжит вчерашние свои слова. Однажды, когда Андрей опаздывал и вбежал в сад запыхавшись, он увидел, что китаец уже сидит на своем месте, пьет чай из блюдечка и смотрит черными глазами в ясное украинское небо.
Андрей поклонился, поздоровался, сел напротив.
— Опоздал немного, — сказал он.
— Опоздал, потому что торопился, — ответил китаец. — Не надо торопиться. За временем не угонишься. Уходит автобус — пусть уходит. Это не твой автобус. Улетает самолет — пусть летит. Это не твой самолет. Уходит девушка — пусть идет. Это не твоя девушка.
— А если умирает девушка? — неожиданно спросил Андрей.
— Значит, она не уходит, — Чан твердо посмотрел Андрею в глаза. — Она остается.
— Со мной?
— С тобой.
Андрей невольно оглянулся, но, кроме трепещущих на земле и в листве солнечных бликов, ничего не увидел. И смешавшись, поднял к лицу чашку.
— Она здесь, — сказал китаец чуть слышно. — Я ее вижу. Ты мне не веришь? — спросил он, поймав ускользающий взгляд Андрея. — Тебе сказать какая она?
— Да.
— У нее длинные рыжие волосы. На ней синие джинсы и полотняная куртка с молниями...
— Она что-нибудь говорит?
— Молчит, — сказал китаец, глядя в вишневую листву.
— Зачем она здесь? — Андрей спросил, не поднимая глаз от стола — он боялся столкнуться взглядом со Светой.
— Ты сам ее вызвал. Все время вызываешь... Не отпускаешь...
— Это плохо?
— Для тебя плохо.
— Она хочет, чтобы я ее отпустил? — в голосе Андрея невольно прозвучала обида.
— Нет, — ответил китаец.
— Как же мне быть?
— Живи, — ответил Чан и Андрей понял, что продолжать этот разговор не следует, что-то подсказывало — остановись. Но он не мог не задать еще один вопрос...
