– Да, да, эта Рондина… – задумчиво сказал он.
– Мне нужно знать, полковник. Вы все еще в контакте с разведкой?
– В определенном смысле, да, но пусть это останется между нами. Я в точно таком же положении, как и ты.
Теперь настала моя очередь внимательно присмотреться к нему. Я вспомнил и связал воедино все то, что слышал от офицеров разведки. Припомнились некоторые подробности недавних операций, и я узнал в них давно знакомый мне уверенный почерк.
– Значит, вы все еще варитесь в этом котле?
– Ты слишком догадлив, Тайгер. Сейчас все иначе, чем было раньше. Сложней. Не рискуй понапрасну.
– Этому я тоже обучен. Позвоню вам через пару дней.
– Непременно.
Уходя, я прикрыл рукой крошечный объектив на двери и усмехнулся при мысли о том, какую гримасу состроит старина Корбинет, увидев пустой негатив. Это тоже был старый трюк.
В четыре часа я позвонил Вилли и спросил, что ему удалось узнать. Он назвал мне имена людей, постоянно встречающихся с Эдит. Это были Бертон Селвик, с которым она поддерживала служебные отношения; Грегори Гофта – венгерский переводчик при ООН; Джон Фредерик Тэлбот – элегантный англичанин, работавший в британском посольстве, и женщина – секретарша из ООН, Гретхен Ларк, с которой Рондина постоянно завтракала. Я записал их адреса, поблагодарил Вилли и повесил трубку.
Следующий мой звонок был к Томасу Уотфорду.
– Говорит Тайгер, – сказал я. – Вам удалось узнать что-нибудь об Эдит Кен?
– Возможно, но лучше говорить об этом не по телефону. Мы договорились встретиться через час на Шестой авеню.
Таким образом, у меня было еще достаточно времени, чтобы заняться именами, которые сообщил мне Вилли.
Я позвонил Барни Доджу и объяснил, что меня интересует. Прежде всего, он дал мне массу сведений о Бертоне Селвике, который из этой тройки казался самым важным. Во всяком случае, по положению. Селвик относился к тем незаменимым людям, которые улаживают разногласия между странами и принимают решения за правительства. Додж явно опирался на хорошо информированный источник и обещал при встрече рассказать мне больше.
На остальных двух у меня уже не было времени. Служащие контор устремились на улицы и стали драться за такси. Я же не стал ввязываться в драку и пешком добрался до бара, где мы договорились встретиться с Томасом Уотфордом. Это и была моя ошибка. Мне следовало прийти раньше.
В баре меня поджидали два здоровых парня – агенты ФБР.
Они вытащили у меня револьвер, дали допить пиво и с дружескими улыбками, приставив к ребрам дула пистолетов, вывели меня на улицу.
Меня привезли в контору, которая находилась на десятом этаже делового здания на Сороковой улице. В коридоре стояла мертвая тишина, все комнаты казались пустыми. На дверях кабинета, куда меня ввели, не было никакой таблички.
Оба парня подвергли меня двухчасовому допросу, но так и не узнали ничего существенного. Потом появился Уотфорд.
– Долго это еще будет продолжаться? – спросил я.
– До тех пор, пока мы не узнаем правду. У нас есть время.
– У меня тоже. Может, пока расскажете об Эдит Кен?
– Зачем вам такая информация?
– Это мое личное дело. Мы были когда-то знакомы.
– Ерунда. Мы проверили: ваши пути никогда не пересекались.
Я пожал плечами.
– Она британская подданная, Тайгер, и занимает деликатный пост. Англичане устроят чертовский скандал, если мы начнем проверять их персонал.
– Почему? Она ведь простая переводчица! – Я пристально посмотрел на Уотфорда.
– Ваши расспросы опасны, – сказал он. – Мы не можем допустить, чтобы наши отношения с англичанами испортились. И не позволим вам совершить глупость. Будете вы, наконец, говорить?
– Этот аппарат подключен? – Я указал на телефон.
– Да. А в чем дело?
– Я думаю, вы знаете свой телефонный код? Уотфорд ничего не ответил.
– Позвоните в бюро «Сковородки» и справьтесь обо мне. На лице Уотфорда выразилось изумление, ведь это было кодовое обозначение Главного бюро, направляющего работу филиалов ЦРУ. Подумав, он кивнул и снял трубку. Я видел, что он набрал правильный номер, пробормотал свой код, задал несколько вопросов, выслушал ответ и повернулся ко мне с побагровевшим лицом.
– Как вам удалось добиться их поддержки? Я усмехнулся.
– Это было не сложно. Но меня интересует, почему вы мной так активно занялись?
Троица обменялась взглядами.
– Черт возьми, да потому, что это касается утечки информации из ООН.
Я встал, пошел к двери и уже с порога сказал:
– Объяснение принято.
5
Джон Фредерик Тэлбот жил на Грэмерси-Парк – маленьком оазисе тишины среди шума большого города. Здешние обитатели были достаточно богаты, чтобы обеспечить этому району постоянный полицейский надзор. Стараясь избежать проверки документов, я, не задерживаясь, прямо пошел к нужному дому.
Позвонив по телефону и убедившись, что Тэлбот отсутствует, я нажал кнопку звонка входной двери. Мне открыла женщина. Я представился другом Тэлбота и спросил, не согласится ли она передать ему записку. Она согласилась и продержала дверь открытой достаточно долго, чтобы я успел выключить сигнализацию.
Моя записка не представляла собой ничего особенного. Получив ее, он просто позвонит начальству, чтобы получить новые инструкции. Такого рода вещи часто случаются на дипломатической службе.
Потом я прогулялся вокруг квартала, вернулся к дому, вошел в только что обработанную дверь, привел сигнализацию в порядок и поднялся в квартиру Тэлбота. Уже вторая отмычка позволила мне войти.
Осмотревшись, я убедился, что в квартире есть черный выход, и начал систематический обыск. С первого взгляда было ясно, что у Джона Фредерика Тэлбота есть деньги. Обстановка и личные вещи были дорогими и элегантными. Тэлбот был точен в своих привычках, и я понял, что он принял все необходимые меры предосторожности, хотя, возможно, это была простая особенность его профессии.
В мусорном баке в кухне было две жестянки из-под пива и небольшая кучка черного пепла. Очевидно, он сжег какую-то бумагу. Потом я нашел кольт в кобуре. Она была засунута в сапог для верховой езды. Теперь дело выглядело иначе: мелкие дипломатические служащие не разгуливают по Нью-Йорку вооруженными. Я положил револьвер на место, убедился, что в комнате все в порядке, и вышел. Никто не видел ни моего прихода, ни ухода.
На ближайшем углу я взял такси и поехал к Стефану Мидросу – венгерскому эмигранту. Выглядел он гораздо старше своих лет. И дело здесь было не столько в его седине или в шраме на левой щеке, сколько в выражении глаз. Они слишком много видели.
