ее на себя. Та поддалась. Легко. Наружу вывалились подпиравшие дверь ноги. В нос ударил заставивший поморщится прелый тошнотворный запах.
Завершил трагичную картину раздавшийся за спиной истошный женский крик.
Глава 2, Где место встречи неизменно
Народу во дворе скопилось, что селедок в бочке. И жильцов небогатого дома, которым даже лютый морозец нипочем – кто-то перед выходом успел лишь портки натянуть, – и праздных зевак.
Детвору не гоняли. Она, то и дело норовила прорваться сквозь толпу, взглянуть на «подвального покойника», как его успели окрестить присутствующие. А вот позвать полицию никто не додумался.
Пришлось действовать самой.
– Эй… милейший… – крикнула я тучному господину в меховом пальто, что единственный старался угомонить особо ретивых, постоянно приговаривая «тихо, тихо, господь с вами». Вроде выглядел как вполне себе адекватный мужик. – Да-да, к вам обращаюсь. Извольте кликнуть городового, пусть за приставом пошлет.
Он удивился, но спорить не стал. Быстро исчез в людской массе. А его место занял тот самый сидевший на табуретке седой старик.
– А ты, красавишна, кто такая будешь? Чего забыла тут?
– Дык, это она покойника нашла, – громко вторила ему еще недавно развешивающая белье девица. – Вчерась я хаживала, крыс потравить – никого-то там не было. А теперича глянь.
– Не подходите близко, – одернула я ее, когда та попыталась прорваться в подвал. – Это место преступления, тут могут находиться улики…
– Улики… улики, – передразнила она меня. – Каки-таки улики, ежели я самолично видала, как вы, барышня, вокруг подвала ошивались? Верно за ручку вас кто вел. Чай знали, где искать?
– Вы меня в чем-то обвиняете? – нахмурилась я и, на манер этой девицы, уперла кулаки в бока. – Прежде чем ответить, имей в виду, я – личная помощница полицейского пристава Мещанского участка Гордея Назаровича Ермакова. И клеветы в свой адрес не потерплю.
Кто бы не придумал фразу «Лучшая защита – нападение», он был чертовски прав. Храбрая девица живо стушевалась. Глаза забегали. Отступила на пару шагов и скрылась в толпе.
Люди, что стояли рядом, тоже отодвинулись, дав мне больше свободного пространства. Выражения их лиц стали задумчиво-почтительными. Кто-то вызвался гонять особо наглых ротозеев.
Воспользовавшись моментом, я повернулась к распростертому неподалеку телу парнишки, над которым, гулко завывая, кружил его призрак. Мысленно посетовала на отсутствие фонарика или, в крайний случае, масляной лампы. В подвале было темно, хоть глаз выколи. Прижала платок к носу. И склонилась, пытаясь разглядеть лицо покойного.
Да уж, потрепали его не слабо. Рукав шинели оторван. Длинная шея вывернута под неестественным углом. Кто ж тебя так, парень? Возможно, были и другие повреждения, но я решила повременить с детальным осмотром до приезда Гордея и Поля Маратовича Лавуазье.
– Ох и досталось бедняге, – тяжело вздохнул один из мужчин. – Малец совсем. Чутка старше сынки мово.
Вперед выступил едва державшийся на ногах дед, от которого даже на расстоянии несло водкой и квашенной капустой.
– Волколак энто. Вот вам крест! – осенил он себя нетвердой рукой.
– Проспись, малохольный, – махнула на него не молодая, но статная женщина. – Волколаки ему мерещатся.
– Сама погляди, Марфушка. Каку ж силищу иметь надобно, шею этакому жеребцу заломать? Волколак энто. Отец мой еще живой был, сказывал. Много годков минуло, в наши края человек пришлый пожаловал. Одет вроде прилично, да заношенна одежонка до дыр. Напросился к вдове работничком. Служил справно. Да нелюдим был. Жил на сеновале, там и ел. Вдовья дочка замечать стала дивное. Дескать, человек хлеба и каши сторонится. Токмо мясо брал, да молоко пил. А как полная луна на небе взойдет, на окраину и в лес уходит. Возвертался токмо на утро. Задумала девица за ним проследить. Прокралась незаметно. На опушку вышли. Глядит, он портки сымает, кувыркнулся через плечо и обратился в волка. Она в крик. Бросилася наутек, да заплутала в чаще. Не найди ее волк, сгинула б поди. А мож и сгинула? В дом ни она, ни человек не вернулись более. Однако, люди говаривали, опосля, в лесу, видали молодку с младенчиком, а на спине у него волчья шерсть.
– Будет тебе сказки сказывать, дед Митяй, – отмахнулась от старика Марфа. – Токмо детвору пугать…
Они продолжили пререкаться, на потеху толпе, но я уже не следила за разговором. Мое внимание привлек сжатый в кулаке покойного комок. То ли салфетки, то ли бумаги. Пришлось пожертвовать платком. Как оказалось, не зря. Парень-то не бедный. При деньгах. И не малых, судя по цвету купюр.
– Мать честная, Софья свет Алексеевна? Да свидимся ли мы с вами, голубушка моя ненаглядная, при иных обстоятельствах?
Хриплый, с простуженными нотками голос заставил вздрогнуть и задрать голову. Прямо надо мной возвышался пристав. Гордей Назарович Ермаков. В темно-зеленом пальто, с серебряными погонами. Ворот поднят. Сдвинута набок шапка из черной мерлушки, с бляхой в виде орла.
Рука в белой перчатке сжимала рукоять шашки. Устало-насмешливый взгляд, скользнув по моему лицу, вернулся к покойному, став жестко-колючим. Изумрудную зелень глаз затопила холодная чернота.
– Разойтись!
Услышав краткий приказ, все зеваки, казалось, похудели на глазах. И, не споря, отступили на приличное расстояние.
Даже призрак перестал выть. Вылетел из подвала, удивленно захлопал глазами и завис в воздухе.
За две недели, что прошли с нашей последней встречи, где мне было строго-настрого запрещено вмешиваться в расследование господина Овсянникова, Гордей почти не изменился. Если только слегка.
Белки глаз покраснели. Шмыгает носом. Все признаки сильной простуды. Где только подхватить умудрился? И почему вместо того, чтобы лежать дома, попивая разбавленный малиновым вареньем чай, выезжает на дела?
Оценив мощь внушительной фигуры и крепость в плечах, я перевела смущенный взгляд на стоявших за его спиной Поля Маратовича и рыжеволосого помощника – Якова. Приветственно махнула обоим.
– Ваша правда, Гордей Назарович. Обстоятельства наших встреч отличаются удручающим однообразием.
– Я уж задумываюсь, а не приносите ли вы несчастье?
А вот это уже обидно!
– Мне просто… не везет. А вы вместо того, чтобы возводить напраслину, пожелали бы лучше доброго дня.
Видимо, моя шпилька, по поводу чересчур уж фамильярного обращения, достойного, скорее, его сотрудников, а не приличной молодой барышни, попала в цель. Пристав громко чихнул, потупил взгляд, сел рядом на корточки.
– Был бы он еще добрым, – прошептал еле слышно. – Голова, как чугунная.
– Вам бы дома отлежаться.
– Вот еще. Я, Софья Алексеевна, человек служивый – всегда на посту.
Мне хотелось ответить, что ни одна работа не стоит угробленного здоровья, но тут к нам присоединился господин Лавуазье. И осветил масляной лампой черное нутро подвала.
– Софья Алексеевна, исключительно рад встрече, – от судебного медика
