Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
прекрасной.
Я оделся одним из последних, чтобы не привлекать ничьего внимания и вышел на запорошенную легким снежком улицу, где стоял памятник с вдохновенным Чайковским, и я еще долго бродил в одиночестве по зимней столице, а в душе у меня, по-прежнему, не переставая, звучала скрипка.
Наташа
В начале лета уже на втором году обучения в институте я неожиданно встретил Наташу Глазкину возле своего общежития. После сессии в пединституте в Омске, она, по ее словам, заехала в Москву с единственной целью отыскать дальнюю родственницу, живущую где-то в районе Северянина.
Наташа похорошела с того времени, когда я видел ее в школе, и симпатично выглядела в своем легком летнем платьице. Мы весело болтали, она об учебе, а я об очередном своем увлечении живописью импрессионистов.
Платформа Северянин была расположена по нашей ветке пригородных электричек. Этот район еще не входил тогда в территорию Москвы, но уже начинал интенсивно застраиваться. Разумеется, я вызвался помочь бывшей однокласснице в ее поисках.
После долгих блужданий по на редкость бестолковым улочкам поселка, с домами двойниками, то есть имеющими одинаковый адрес, мы отыскали Наташину родственницу, оказавшуюся полуслепой старушкой, живущей в ветхом домишке, предназначенном на снос. Засвидетельствовав горячую встречу родственников, я поспешил распрощаться, но уже на следующий день опять встретился с Наташей. На этот раз она попросила меня встретить вместе с ней в Москве рассвет, что было, как она сказала, ее давней мечтой.
И я опять согласился, хоть плохо представлял, что можно делать в столице в это время. Встретившись под вечер, а ночь в июне, как известно, в средней полосе продолжается всего семь часов, мы долго-долго бродили по центру, вблизи Кремля, вдоль Москвы реки, пока, заметно устав, не оказались на лавочке у деревянной пристани, почти напротив теперешнего Храма Христа Спасителя.
Она рассказывала, что ее роман с Сергеем Бахусевым завершился ничем. В первый год в институт она не поступила и оставалась дома, в Светловодске. Уезжая в Харьков в свой физтех, Сергей якобы поручил ее своему другу Саше Горбаченко, наделив его самыми широкими полномочиями. О чем тот и не преминул заявить, когда попытался ее поцеловать. Она дала тому по физиономии и разорвала отношения с Сергеем.
Мне эта история показалась знакомой по одному из бесчисленных романов, которые я проглотил еще в школьные годы, но я терпеливо слушал и время от времени сочувствующе поддакивал. Бедняжка изрядно замерзла в своем лёгоньком платьице, я накинул на нее свой пиджак и обнял за плечи. Так мы сидели, молча, прижавшись друг к другу, глядя на уже бледнеющее в предутреннем воздухе небо.
— Поцелуй меня! — услышал я вдруг.
— Что? — переспросил я.
— Ну, поцелуй же меня, наконец!
Потом она со смехом вспоминала, какое глуповато — удивленное выражение было у меня в этот момент. Нас вспугнул какой-то бомж, которые и тогда водились в столице в достаточном количестве.
Скоро Глазкина уехала, оставив меня в глубоком раздумье по поводу новой для меня ситуации. Что касается Сергея Бахусева, то отношение к нему четко определила сама Наташа. А вот как быть с Колей Семиным, ее вторым школьным рыцарем? Так ничего и не придумав, я приехал на летние каникулы и на первой же встрече с бывшими одноклассниками столкнулся с разъяренным Семиным, который уже обо всем был прекрасно проинформирован, возможно, самой же Глазкиной.
— Как же так, — возбужденно восклицал он, — а как же дружба и мужская солидарность?
Я, действительно, оказался в дурацком положении. С одной стороны, факт предательства, вроде бы, был налицо. С другой стороны, ведь не мог же я, в самом деле, оправдываться тем, что она сама меня просила поцеловать?
Бывают такие минуты, когда решение трудного вопроса мне удается сначала выразить словами, а потом уже понять самому. И вот, что у меня получилось.
— Послушай, Коля, — говорил я, — я тебе не соперник и никогда им не был. В жизни у тебя один соперник — Сергей. Взгляни на ситуацию по-другому. Сейчас Наташка не с Сергеем, и это для тебя уже хорошо. Поверь, та ситуация, в которой мы оказались, она временная. Я, так же, как и ты, люблю другую девушку, люблю безответно, больше того, она даже не знает об этом, и никто больше не знает. Вот, теперь только ты. Подожди совсем немного, и все изменится в лучшую для тебя сторону. Надолго или нет, но скоро Наташа будет с тобой.
Не знаю, что на меня нашло, но я впервые открылся в своих чувствах перед посторонним человеком, пусть и своим другом. Коля, поверив моим словам, ушел успокоенный. А я остался со своими невеселыми размышлениями, как же мне быть дальше. Отказаться от свиданий я не мог, пока не мог. И обидеть ее доверие, тоже не мог.
Скоро я уехал в свое Подмосковье, отбывать летнюю трудовую повинность, и в следующий раз мы встретились с моей бывшей одноклассницей только в зимние каникулы. Вечеринка была у нее дома, в числе нескольких человек пришел и Сергей Бахусев. У него был вид побитой собаки. Я ощущал себя немногим лучше. Наташа, видимо, начиная понимать, что сморозила большую глупость, вела себя крайне нервозно, капризничала, и, вконец разойдясь, оставила гостей и ушла из дому. Сергей бросился за ней следом.
— Пойдем? — предложил он мне.
— Нет, с меня довольно, — в сердцах бросил я.
Каникулы окончились, и мы разъехались по разным городам. В тот год в нашем общежитии ребята частенько под гитару заводили песенку:
«Наташка, Наташка чужая жена…».
А у меня сердце переворачивалось от этих слов. Одно дело предсказать, как все произойдет, но совсем другое — сделать это своими руками. Переписка с ней разладилась, я умышленно не ответил на два письма, а потом пришло третье письмо, в котором мне гневно провозглашалась полная отставка.
Я пробовал анализировать свои чувства, но понял, что не ощущаю ничего, или почти ничего. Вот только стишок нечаянно выскочил, да и то какой-то странный, с аллюзиями из картин раннего Нестерова.
На самом деле здесь не было никакой мистики. Просто случайно брошенный камешек на замерзающем пруду внезапно отозвался целой какофонией звуков.
Это кончилось. Снова один.
Белых мошек толпящийся рой.
Небо в сумерках пахнет зимой -
Бесконечная, серая стынь.
А на озере зеркалом лед.
Пустоты неразменный двойник.
Кинешь камнем -
И в свист, и в крик.
Это словно хрусталь об пол,
Чтоб на сотни осколков, вдрызг,
Или о стену головой,
Если стала постылой жизнь.
Это словно «Великий постриг»,
И березки-монашенки в ряд.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
