Ты не против?
И тогда я встаю на цыпочки и целую его первая.
Мое сердце разрывается между паникой и блаженством. «В кого я превратилась?» Я раскрываюсь навстречу ему, подобно утреннему цветку, распускающемуся навстречу солнцу. Да, он неотразим и сладок, как компэйто2 на языке. И как с конфетами, я никак не могу насытиться, хочу еще и еще. Неужели я отважусь на то, к чему так стремится мое сердце? Как было бы просто! Но мы пообещали друг другу, что больше не будем этого делать, пока не поженимся.
И размыкаем губы.
Я улыбаюсь, Хаджиме ухмыляется от уха до уха. Я хлопаю его по груди и смеюсь. Да, кто я, в кого я превратилась? Он обнимает меня, и я понимаю. Я принадлежу ему. Это все еще я, но смелее, ярче, свободнее. Если во мне сияет свет, то это только потому, что он вложил в меня счастье.
— У меня есть сюрприз, — говорит он, целуя мою макушку, перед тем как отпустить меня из объятий. — Давай сюда, — длинными прыжками он выскакивает из аллеи, затем оборачивается и взмахами руки зовет меня за собой.
— Куда мы идем? — мне приходится бежать, чтобы догнать его, когда он сворачивает с улочки в поле, заросшее высокой некошеной травой.
Хаджиме разворачивается ко мне лицом, но продолжает идти спиной вперед с игривой улыбкой. Он выдергивает из травы колосок, кладет в рот его кончик и начинает жевать.
— Хаджиме, куда?
Его глаза, голубые, как только что омытое дождями небо, сужаются, затем и вовсе закрываются, когда он говорит:
— Не-а. Ничего тебе не могу сказать, — затем он бросает быстрый взгляд через плечо. — Это же сюрприз.
Мои глаза распахиваются еще шире, и тогда он бросается бегом.
— Подожди! — смеюсь я, стараясь догнать его.
Высокая трава настегивает мои голые лодыжки, я заставляю себя бежать все быстрее, но он убегает все дальше, а потом и вовсе пропадает из виду. Я замедляю бег.
— Хаджиме? — я ищу его среди деревьев, потом оглядываюсь туда, откуда мы пришли.
— Ай! — взвизгиваю я, когда он пугает меня, и закрываю лицо руками, крепко прижав локти к бокам. Со смехом он обнимает меня и покачивает из стороны в сторону, шепча о своей любви.
И я с головой погружаюсь в ощущение счастья.
Я чуть-чуть сдвигаю пальцы, чтобы сквозь них можно было смотреть. Хаджиме наклоняется и целует меня в лоб. Да, я принадлежу ему. А он принадлежит мне. Это судьба.
— Пойдем, мой сюрприз ждет впереди, говорит он и тянет меня за руку.
И мы идем, переплетя наши пальцы. Хаджиме выдернул и жует новый колосок, а я не нахожу себе места от беспокойства.
— Но нам все равно надо порепетировать, не забыл? Ты понимаешь, насколько это важно?
— Ну конечно, — он награждает меня взглядом через плечо. — Ведь именно поэтому мы уже репетировали раз сто.
— Сотни раз тут недостаточно, — мое сердце лихорадочно бьется от беспокойства. — Для того чтобы полностью овладеть всеми тонкостями чайной церемонии, необходимо репетировать годами, а может, и всю жизнь. А у нас на то, чтобы разобраться в правилах поведения, есть только сегодня, и то осталось совсем немного времени.
Я останавливаюсь, и он вынужден остановиться вместе со мной. Я умоляю его взглядом:
— На завтрашней встрече решится наша судьба. Пожалуйста, давай еще раз все повторим.
— Хорошо, — он поднимает глаза, чтобы все вспомнить. — Сначала я принимаю чашу и любуюсь ею, потом дважды поворачиваю ее в руках, приношу извинения за то, что выпью из нее прежде всех остальных, чтобы продемонстрировать свое смирение и скромность, и лишь потом делаю глоток, — он опускает голову. — Видишь? Мы уже готовы, так что пойдем, — и он тянет меня за руку.
Я совсем не разделяю его уверенности, поэтому продолжаю задавать ему вопросы, пока мы пробираемся вверх по крутому склону холма, все дальше уходя от людной улочки. Я по-прежнему не знаю, куда мы направляемся, но не позволяю себе отвлекаться от нашей цели.
— Что ты делаешь перед тем, как передать пиалу?
Он задумывается. Я не выдерживаю.
— Сначала ты должен отереть край пиалы салфеткой, иначе ты рискуешь поставить всех в весьма постыдное положение, помнишь?
От переживаний у меня все сжимается внутри. Если он допустит подобную ошибку, ее не забудут и, уж конечно, не простят.
— А в какую сторону ты передашь пиалу после того, как протрешь ее край?
На лице Хаджиме застыло озадаченное выражение. Меня захлестнула волна тревоги.
— Налево. Налево! — мое сердце стучит в лихорадочном ритме, и я ускоряю шаг так, что теперь он идет следом за мной. — Как мы убедим их в том, что ты — подходящая партия, если ты не можешь запомнить таких простых вещей?
Выражение лица Хаджиме остается прежним.
— Сверчок...
— Ты не понимаешь, все должно пройти идеально, — не унимаюсь я, продолжая бежать впереди него, паниковать и читать ему нотации. — Мы не можем себе позволить ошибки, даже самой незначительной, чтобы у них не было ни малейшего повода отказать тебе и заставить меня выйти за Сатоши.
Слова льются неудержимым потоком, а руки сами собой взмывают в воздух беспомощными крыльями.
— Понимаешь, ты — мое счастье. Я должна быть с тобой. Нам предначертано быть вместе, поэтому мы просто обязаны все сделать идеально, чтобы и другие тоже это увидели!
— Наоко!
Я настолько удивлена, услышав мое настоящее имя, что останавливаюсь.
— Посмотри туда. Ты это видишь? — он старается сдержать улыбку, показывая куда-то вперед. — Они не смогут нам отказать, потому что у нас уже есть дом.
Я поворачиваюсь навстречу солнцу, моргая, чтобы избавиться от бликов в глазах, и постепенно различаю далеко впереди, как к склону холма жмутся ряды крохотных домиков, образуя небольшую деревушку. Домишки все маленькие, ветхие, с тростниковой крышей. Одним движением я оборачиваюсь снова к нему. У нас уже есть дом? И тут мое сердце замирает и холодеет в груди. Здесь?
Он же снова разворачивает меня лицом к деревушке и кладет подбородок мне на плечо.
— Смотри, вон тот, на самой верхушке холма, — наш.
Я чувствую, как он улыбается возле моей щеки и ждет моей реакции.
Я же могу только прикусить губу.
— Я понимаю, что этого мало. Он старый и маленький, и
