Они шли так спокойно и организованно, что были слышны только хруст снега и тяжелое дыхание.
Возле Юстонского вокзала были встречены первые признаки противодействия. Восемьдесят полицейских преградили путь. Толпа сомкнулась. Здесь не было разгоряченной крови, лишь мрачная решимость с примесью сардонического юмора. Голову или две проломили ударами палок, но шансов было слишком мало. Через пять минут вся группа констеблей была разоружена, закована в наручники и уведена с собой в качестве почетных военнопленных. Возможно, их симпатии были на стороне толпы, потому что они не устроили ничего похожего на хорошую драку, как это обычно бывает.
У вокзала Кингс-Кросс скопилось еще больше полицейских, и здесь не обошлось без кровопролития. Но в непосредственной близости от места схватки находились тысячи людей, и белая пустота этого места стала черной от колышущихся фигур и шума суматохи, который разносился в разные стороны. Наконец полиция была отброшена назад, зажата между двумя значительно превосходящими силами и сдалась по доброй воле.
Победа оказалась легче, чем представлялось, потому что констебли явно не горели желанием выполнять стоящую перед ними работу. Не многие из них думали о своих собственных каминах и о том, что им будет полезнее оказаться в рядах своих противников.
Тем временем многие местные муниципалитеты убеждали призвать военных. Но они единодушно отказались делать что-либо подобное. Это был тот психологический момент, когда одно прикосновение природы делает весь мир единым. В Палате общин на мучительный призыв Хейса и его партнера военный министр холодно ответил, что не может вмешаться, если мэр того или иного района не обратится за помощью после прочтения Акта о беспорядках. Дело было в руках полиции, которая знала, как действовать в чрезвычайной ситуации.
Фишер и его коллега, которых толкали, пихали и добродушно подталкивали, в конце концов оказались за парой огромных ворот, которые открывались во двор сразу за Юстонским вокзалом. Там была большая квадратная площадка, а за ней – три небольшие горы угля, аккуратно сложенные привычным образом. Перед этим отрадным зрелищем спокойствие двух тысяч мужчин, совершивших вылазку во двор, было сломлено. Они вскинули руки, смеялись и ликовали. Они ворвались в офис крупной угольной компании, которая якобы была владельцем всего этого черного богатства, и потащили клерков во двор. Сзади раздавался треск и грохот телег без колес, которые тащили на себе.
– Нет причин для страха, – объяснил старший человек. – Мы здесь, чтобы купить этот уголь, по одному, по два или по три центнера, в зависимости от обстоятельств, и вы можете получить свои деньги наличными или ваучерами, как вам будет угодно. Но мы собираемся получить товар, и не беспокойтесь об этом. Просто постойте у ворот и взгляните на нас. Вам придётся считать на глазок, но это не будет для вас потерей. А цена – восемнадцать пенсов за центнер.
Три клерка неуверенно усмехнулись. В тот же момент такая же странная сцена разыгрывалась более чем на сотне других угольных дворов. Три или четыре сотни человек уже копошились над большой насыпью, раздавался треск и грохот, когда падали огромные глыбы, воздух наполнился грязным, зернистым черным порошком, и вскоре все лица были черными от него.
Очень скоро от угольных куч пошел непрерывный поток. Большой поток тележек с углем с хрустом катился по твердому, замерзшему снегу, запряженных одним, двумя или тремя мужчинами, в зависимости от груза, или от того, сколько человек сотрудничало, и по мере того, как они шли, они пели и кричали о своей победе. Это было беспорядком, это было неправильно, это было прямым нарушением закона, но человек устанавливает законы для человека.
Гоф и Фишер, пройдя вдоль Юстон-роуд, внезапно оказались в гуще взволнованной толпы. Двери пристани были выбиты, но в центре двора решительно стоял ряд людей, прикрепивших шланг к одному из водопроводов и бросавших мародерам яростный вызов. На мгновение возникла тишина. Мысль о том, чтобы быть облитым с головы до ног при термометре на нуле, была ужасающей. Эти люди встретили бы огонь, но подобная смерть, ибо это означало бы смерть, была ужасна.
– Неужели этот парень хочет, чтобы его убили? – воскликнул Фишер. – Если он это сделает, они разорвут его на куски. Я спрашиваю, сэр, вы с ума сошли?
Он импульсивно подался вперед. Ошибившись в его намерениях, человек со шлангом энергично повернул кран. Последовал яростный вой. Но драматический момент пропал, не появилось ни капли воды. Внезапный крик смеха раздался вовремя, чтобы спасти жизнь пожарному-любителю.
– Вода замерзла в магистрали, – раздался чей-то голос.
Все было так, как сказал голос. В мгновение ока все снова стало обыденным. Фишер же был очень серьезен, когда уходил.
– Это само по себе беда, – сказал он. – Вода замерзла в магистрали! К завтрашнему дню у нас не будет ни капли.
VII
На следующий день в Палате представителей шли жаркие дебаты. Было предложено ввести военное положение в Лондоне. Это был шанс для горстки чудаков и фанатиков не остаться без внимания. Это было вмешательство в свободу личности и все остальное. Дебаты продолжались и в десять часов, когда Фишер вернулся в пресс-центр. В одиннадцать один из ведущих зануд все еще продолжал говорить. Внезапно по палате пробежала нервная дрожь.
Унылый оратор сделал паузу – возможно, он немного устал от самого себя. Произошло нечто драматическое. Возникла та любопытная напряженная атмосфера, которая вызывает сдавливание груди и сжимание горла перед тем, как придет реальное понимание. Пренебрегая всеми правилами приличия, один из членов встал за креслом спикера и громко воскликнул:
– Отель "Сесил" горит! – закричал он. – Там все горит!
Фишер бросился с галереи во двор. Даже чопорный Демосфен потерял дар речи и поспешил покинуть палату. Не было нужды объяснять кому-либо, что означают масштабы катастрофы. Все знали, что перед лицом такого бедствия пожарная команда будет беспомощна.
На Стрэнде и на подходах к нему, на набережной и на мостах собралась плотная масса людей. Они были закутаны во всевозможные странные и гротескные одеяния, но, казалось, не обращали внимания на пронизывающий холод.
На Стрэнде было светло как днем. Огромный столб красно-белого пламени устремился далеко в небо, ровный гул от него напоминал шум прибоя на каменистом берегу. Постоянно раздавался треск, похожий на мушкетную стрельбу.
Великолепный отель, одна из самых ярких и заметных особенностей Стрэнда и набережной Темзы, был обречен. Время от времени падающие искры вспыхивали и задевали соседние деревянные конструкции, но все крыши вокруг были покрыты пожарными, которые
