них настоящая находка, поскольку тут две подходящие планеты — Марс с чуть более разреженной атмосферой, чем им нужно, и Земля с чуть более плотной. Однако оба отклонения легко устранимы. Такие планеты — с кислородной атмосферой — вообще большая редкость. И уж тем более со звездой класса Солнца, а ведь тарны могут существовать только при излучении звезд именно этого класса.
Итак, они отправились к себе обратно, чтобы сообщить о находке и снарядить флот. Однако он прибудет не раньше чем через сорок лет. Их двигатели развивают скорость чуть меньше скорости света, и им не удается найти способ перейти за эту границу. Значит, двадцать лет туда, двадцать лет обратно, и только тогда их флот окажется здесь.
Они не солгали, что их единственное оружие психического типа. Ни на кораблях, ни у них самих нет никакого оружия в физическом смысле этого слова. Они убивают мыслью. Каждый сам по себе способен убивать лишь на небольшом расстоянии, но большими группами, объединяя разумы и создавая коллективную смертоносную мысль, они могут убивать на расстоянии многих миль.
В сознании Камелона ты увидел и другие вещи. Все, о чем они говорили, — правда, потому что они не умели лгать и даже едва ли понимали концепцию лжи. Азарт — действительно их единственное удовольствие, единственная слабость и единственная страсть; исключительно с этой сферой связан их единственный кодекс чести. Во всем остальном они такие же безликие, как машины.
Ты даже получил некоторое представление — очень смутное — о том, как создается эта их смертоносная мысль. Конечно, полученного представления было недостаточно, чтобы сделать самому нечто подобное, хотя, если бы ты располагал временем и под рукой имелись специалисты…
Собрать, скажем, психологов, психиатров, анатомов — и на Земле за сорок лет могла бы развиться новая наука. Учитывая твои подсказки и, главное, ясное понимание того, что Земля просто должна разработать способы защиты и контрнападения — в особенности защиты. Если, конечно, Земля не желает превратиться в колонию тарнов. Лучшие умы человечества сумели бы, пожалуй, сделать это за сорок лет.
«Да, смогли бы, — звучит в твоем сознании мысль Камелона, — но ты не дашь им этих подсказок и не расскажешь, что их ждет и когда».
«Они поймут, что случилось нечто сверхординарное, если обнаружат меня здесь мертвым», — думаешь ты.
«Конечно. И поскольку мы заберем с собой для изучения все твои книги и аппаратуру, они поймут, что сюда проник кто-то не из вашего мира. Однако им не будут известны ни наши планы, ни наши возможности, ни откуда мы появимся. И потому они не разовьют тех способов защиты, о которых ты подумал».
«Лучше с ним не рисковать», — эта мысль Борла предназначалась Камелону.
«Согласен. Посмотри на меня, Бобтайер», — подумал Камелон.
Ты так и сделал.
Внезапно глаза у него начали как бы надвигаться на тебя, увеличиваясь в размерах, и ты снова утратил способность двигаться, хотя это был не тот паралич, что прежде. Ты понял, что тебя гипнотизируют.
«Ты не сможешь больше причинить нам никакого физического вреда».
И ты вправду не мог. Не мог — и все. Даже если бы они легли на пол и уснули, а у тебя в руке был бы пистолет, ты ни за что не нажал бы на спусковой крючок.
Камелон передал мысль Борлу:
«Сейчас, после моей обработки, он не представляет для нас никакой опасности. Можно попытаться вытянуть из него что-нибудь ценное».
«А не лучше ли до возвращения Дарла с кораблем отобрать, что из вещей мы возьмем с собой?»
Ага, понял ты, этот Дарл тоже из Чужаков, и он улетел куда-то на их корабле. Это объясняет тот факт, что, когда «Освободитель» сел на Луну, поблизости не было никаких признаков другого корабля. Интересно, подумал ты, куда и зачем отправился этот Дарл. Скорее всего, ознакомиться с ситуацией на Марсе, пока остальные изучают содержимое твоего купола. Подтверждением этой догадки стала случайно промелькнувшая у Дэвида мысль.
Камелон «сказал» Борлу:
«Нечего спешить. Дарла не будет еще несколько часов, и это не займет много времени. Мы возьмем все книги, всю аппаратуру — и больше ничего».
В глубине твоего сознания мелькает мысль, и ты стараешься удержать ее там, не дать всплыть на поверхность. Это на самом деле не мысль, а мысль о возможности мысли, которая оформилась бы, если бы ты мог позволить себе углубиться в нее. Но ты знаешь, что углубляться в нее нельзя, поскольку они поймают тебя на этом и поймут твою мысль одновременно с тобой. Ты умышленно гонишь ее от себя, в надежде, что над ней поработает твое подсознание и на поверхность не всплывет ничего.
Твоя мысль имеет какое-то отношение к их страсти к азартным спорам, к тому факту, что это единственная сфера, в которой у них действует кодекс чести. Немедленно прекрати думать об этом. Никто из них даже не взглянул на тебя — мысль слишком смутная, чтобы они могли ее уловить. И в ней нет никакой угрозы для них, да ты теперь и не можешь представлять для них никакой угрозы.
Ты сидишь и скучаешь. Думаешь о том, как тебе скучно, — на всякий случай, чтобы, заглянув в твое сознание, они прочли там только это. И тебе в самом деле скучно, вот что забавнее всего. Ты ждешь, пока они убьют тебя, но до этого еще несколько часов, и изменить тут ты ничего не можешь — не можешь даже обдумывать это конструктивно.
Хотелось бы хоть чем-то заполнить время. Эти типы обожают азарт, так ведь? Покер, к примеру, очень азартная игра. Добрый старомодный покер. Интересно, насколько они оказались бы сильны в нем?
Хотя как можно играть в покер с людьми, читающими твои мысли? В сознании вспыхивает:
«Что такое покер?»
Ты отвечаешь, просто думая о правилах игры в покер, о комбинациях на «руке»[1] о необыкновенной увлекательности этой игры и о прелести блефа. И потом, с грустью, о том, что из-за своих телепатических способностей они не могут играть в покер.
«Судя по его мыслям, Камелон, — думает Борл, — это что-то исключительное. Почему бы не попробовать? Привезти на Тарнджел новую азартную игру — это было бы замечательно. Если игра будет иметь успех, она произведет почти такую же сенсацию, что и новость о двух пригодных для обитания планетах».
Камелон:
«Играть с чужеземцем рискованно».
«Мы знаем его возможности, и они невелики. Ты наложил на него запрет, и теперь он не может причинить нам вреда. Малейшее