Бэттлов ведь нечисто. Так считали все, даже те, кто сам же над этим смеялся. А тут вдруг появился человек, который показал им – проклятия не существует. Более того, он изменил сам дух этих мест – проклятая ферма стала вполне безобидной и даже процветающей. А люди между тем уже привыкли думать, что над фермой Бэттлов тяготеет проклятие, и в глубине души не одобряли перемен.
То, что Берту удалось побороть их враждебность, факт весьма примечательный. Через три месяца он уже был здесь своим – порядочный человек, да и сосед хороший.
Он брал у соседей взаймы инвентарь и сам частенько им одалживал какую-нибудь нужную по хозяйству мелочь. Спустя шесть месяцев его выбрали в попечительский совет школы. Именно это – ощущение счастья, освобождения от злых демонов собственной души и влекло к нему людей. К тому же он был человек добрый, ему нравилось помогать друзьям, и, что еще важнее, он и сам охотно принимал их помощь.
Однажды в лавке, разговорившись с фермерами, Берт изложил свое кредо. Им понравилась его искренность. Случилось это вскоре после того, как Мэнро перебрался в долину. Т. Б. Аллен задал ему свой обычный вопрос:
– Мы всегда считали, что у Бэттлов нечисто. Странные там бывали вещи! Вы привидений еще не встречали у себя?
Берт рассмеялся.
– Если не раскидывать по дому всякую дрянь, крыс в нем не будет, – сказал он. – А я выбросил из дома затхлость, гниль и тьму – это за них цеплялись призраки.
– Да, вы из фермы конфетку сделали, – согласился Аллен. – Лучшей земли во всех Пастбищах не найти, конечно, если содержать ее в порядке.
Берт нахмурился, как бы переваривая только что возникшую мысль.
– Мне часто не везло, – сказал он. – Много я затевал всяких дел, но все они плохо кончались. Пока я не переехал сюда, мне казалось, что я проклят. – Вдруг он рассмеялся, осененный неожиданной мыслью. – И что ж я делаю? Перво-наперво покупаю ферму, о которой говорят, что она тоже проклята. Но тут мне пришло в голову: а что, если мое проклятие схлестнулось с проклятием фермы и они друг друга уничтожили, а? Вот клянусь, я совершенно уверен, что призраков теперь нет, все ушли!
Соседи рассмеялись. Т. Б. Аллен хлопнул рукой по прилавку.
– Неплохо придумано! – воскликнул он. – Но вот вам еще одна идея, похлеще. Что если ваше проклятие и проклятие, которое лежит на ферме, сошлись и забрались в какую-нибудь крысиную нору, словно две гремучие змеи. А там, глядишь, народится целая туча маленьких проклятий и расползется по нашим Пастбищам. Вот тогда-то мы попляшем!
Тут хохот достиг апогея. Этот разговор почему-то так глубоко запал Аллену в память, что он и много лет спустя вспоминал его до мельчайших подробностей. «Ну, прямо как в театре!» – думал он.
III
Эдвард Уикс жил в маленьком угрюмом доме у дороги. За домом находились большой огород и сад, в котором росли персики. Пока Эдвард занимался персиками, его жена и красавица дочь копались в огороде, где выращивали горох, бобы и раннюю клубнику и продавали их потом в Монтерее.
У Эдварда Уикса было грубое загорелое лицо и маленькие, холодные глазки, почти лишенные ресниц. В долине Райских Пастбищ его считали ловкачом. Он вел дела по-хитрому, и не было для него большей радости, чем выжать из своих персиков на несколько центов больше, чем сосед. Он занимался помаленьку и барышничеством, и в деревне уважали его за оборотистость, но странное дело – он почему-то не богател. Впрочем, ему нравилось делать вид, будто он вкладывает деньги в ценные бумаги. На заседаниях в школе он советовался с соседями о разных денежных вкладах, и никто не сомневался, что у него большие сбережения. В долине его называли Акула Уикс.
– Акула-то? – говорили соседи. – Да у него уж тысяч двадцать, а то и больше. Этому пальца в рот не клади.
А в действительности он ни разу в жизни не держал в руках более пяти сотен долларов.
Акула очень радовался, что его считают богатым. Это доставляло ему такое удовольствие, что он и сам поверил в свое богатство. Как-то раз вообразив, что накопил уже пятьдесят тысяч, он завел счетную книгу, подсчитывал свои доходы и вел записи капиталовложений. Эти манипуляции доставляли ему ни с чем не сравнимую радость.
В Салинасе образовалась нефтяная компания, которая решила бурить скважину в южной части округа Монтерей. Узнав об этой новости, Акула отправился на ферму Джона Уайтсайда обсудить надежность акций новой компании.
– Я вот тут подумываю насчет этой… Южной нефтяной компании, – сказал он.
– Ну что ж, судя по сообщениям геологов, там действительно что-то есть, – сказал Джон Уайтсайд. – Я давно уже слышу, что в тех местах должна быть нефть. Много лет об этом слышу. – Джон Уайтсайд привык давать консультации по подобным вопросам. – Но, конечно, вкладывать туда слишком много я бы не стал.
Уикс потрогал нижнюю губу и задумался.
– Обмозговывал я это дело, – сказал он. – По-моему, очень стоящее. У меня есть тысяч десять, и лежат они почти что без толку. Надо бы ими заняться всерьез. Только сперва хотелось узнать ваше мнение.
В действительности Акула уже принял решение. Придя домой, он вытащил счетную книгу и снял с воображаемого банковского счета десять тысяч. Затем приписал к своему списку капиталовложений тысячу долларов, вложенных в акции Южной нефтяной компании. С этого дня он с лихорадочным вниманием следил за курсом своих акций на бирже. Чуть поднимется цена, он себе ходит и посвистывает, упадет – у Акулы от мрачных предчувствий сразу в горле комок. И наконец, когда акции Южной компании внезапно резко взлетели вверх, он так возрадовался, что тотчас же отправился в лавку, где приобрел каминные часы из черного мрамора с колонками из оникса по обе стороны от циферблата и с бронзовой лошадью наверху. Те, кто был в лавке, сразу же смекнули и стали перешептываться: Акула, мол, сорвал солидный куш.
А неделю спустя стоимость акций катастрофически упала и компания лопнула. Едва услышав эту новость, Акула вытащил счетную книгу и записал туда, что продал акции за неделю до краха, продал с прибылью в две тысячи долларов.
Пэт Хамберт, возвращаясь из Монтерея, остановил автомобиль на дороге перед домом Акулы.
– Я слыхал, ты здорово накрылся с этой Южной компанией, – сказал он.
Акула самодовольно усмехнулся.
– Да за кого ты меня принимаешь, Пэт? Я продал все еще позавчера. Я ведь не грудной младенец, и тебе это отлично известно. Я знал, что эти акции дутые, но, кроме того, я
