или рассержена. Эта черта управлению не поддавалась.
— Почему вы дарите его мне, дядя Эдгар? — настойчиво спросила она.
Выражение дяди Эдгара оставалось насмешливым, доброжелательным, а отчасти загадочным.
— Потому что мне это приятно. Вот так, просто. Ваша тетя думала, что следует подождать, пока вам не исполнится двадцать один год. Она не соглашалась с тем, что сейчас подходящий случай для такого подарка. Почему бы и нет? — сказал я — Фанни нам как дочь. Мы должны сделать для нее все, что можем. В конце концов, у нее нет ничего, кроме приятной внешности, чтобы найти себе мужа. Я не сомневаюсь, что этого вполне достаточно, но одна или две безделушки не помешают. Подойдите сюда, моя дорогая. Разрешите мне надеть его на вас.
Некоторые люди рождены, подумала Фанни, чтобы давать, а другие — чтобы брать. Они не понимают друг друга. Она должна принять подарок с радостью, хотя худшего времени для этого нельзя было придумать. Момент для того, чтобы начать чувствовать благодарность, был неподходящим, так как ее целеустремленность могла ослабнуть. В любом случае, она могла оставить драгоценность здесь. Амелия с жадностью захватит ее и будет считать своей собственностью.
Прикосновение пухлых, очень мягких рук дяди Эдгара к ее затылку вызвали ощущение мурашек на коже. Однажды, давным-давно, она почувствовала его руки на шее. Это было еще в очень раннем детстве. Она была насквозь мокрой после падения в озеро, и он, успокаивая ее, погладил ее кожу чуть пониже промокших волос. Она помнила, как задрожала тогда от страха и шока.
Сапфир лег на ее горло, как прикосновение холодного кончика пальца.
Тетя Луиза достаточно оттаяла, чтобы холодно улыбнуться и сказать:
— Он очень идет вам, Фанни. Вы должны надеть его на бал в честь Амелии.
— Да, тетя Луиза. Большое спасибо. Спасибо, дядя Эдгар.
(А люди будут говорить: «Откуда у вас этот великолепный кулон? Ваш дядя? Ну разве он не самый щедрый человек в мире!»…) Но ее там не будет. Она будет далеко-далеко отсюда, в Крыму, в настоящем мире, где она сможет найти себя. Ресницы Фанни затрепетали, и дядя Эдгар радостно вскричал:
— Смотрите! Она выглядит восхитительно. Разве не так, любовь моя?
Он издал свой горловой смешок и потрепал жену по щеке.
— Я надеюсь, что вы будете выглядеть так же великолепно, когда я в следующий раз подарю вам какую-нибудь драгоценность. А, моя дражайшая? — У него был игривый тон, который означал, что он в очень хорошем настроении. — Ну конечно же. Вы всегда хорошо выглядите в подобных случаях. Это одна из наиболее очаровательных и предсказуемых черт прекрасного пола. А теперь, Фанни, — его голос изменился и стал сугубо деловым. — У вас только пятнадцать минут, чтобы переодеться, прежде чем Трамбл будет ждать. Поэтому бегите и посмотрите, готова ли также и Ханна.
3
Даркуотер… Это название произошло из-за особо темного цвета воды во рву, который окружал дом в прошлом веке. Коричневая почва и низкое серое небо заставляли воду казаться черной. Теперь ров был осушен и лужайка на склоне стала зеленой и невинной, но озеро, блестевшее за тисами и каштанами, имело ту же склонность в пасмурный день превращаться в черный мрамор. Подъемный мост исчез, но фасад из потемневшего кирпича времен Елизаветы, стрельчатые окна и витые дымовые трубы остались. В начале века была проведена основательная реставрация, в доме же еще сохранились огромные печи, винтовые лестницы, великолепные резные дубовые потолки, потемневшие от времени, и небольшие хоры для оркестра, нависшие над длинной столовой.
Всего в доме было двадцать спален, не считая помещений для слуг в мансарде. Дом и парк лежали в плавном углублении между холмами. Только из верхних окон были видны заросли вереска. Ветер поверх них дул в дом, который всегда был полон сквозняков и старинных скрипучих звуков.
Только в летнее время место выглядело привлекательным. Тогда побитые и искривленные дубы были покрыты зелеными листьями, желтые ирисы качались у берега озера и в воде отражались проходящие облака. Солнце светило через стрельчатые окна дома, и голос ветра терял воющие отзвуки. В комнатах первого этажа стоял старый-старый запах, пропитавший стены, запах ароматической смеси, пчелиного воска, древесного дыма и роз. Тепло солнца усиливало его.
Летом Даркуотер был красив. Казалось, что тогда в нем жили более счастливые духи, возможно, именно летние духи.
Зимой картина менялась. Сады и парк были безжизненными, голыми и сраженными. Тучи и туман висели около земли. Китайский павильон у озера, построенный тем же Давенпортом, который реставрировал дом — красная и золотая краска его облупилась и потускнела с годами, — выглядел варварским и совершенно чужим. Ветер бил в окна, и тяжелые шторы все время медленно колыхались. В большом камине холла бревна горели день и ночь, и нужно было поддерживать огонь в жилых комнатах и спальнях. С опущенными шторами и зажженными лампами комнаты приобретали уют, который обманывал всех, кроме наиболее чувствительных. Нервные служанки могли пролить воду или рассыпать уголь в коридоре из-за вздувшейся шторы или послышавшегося крика. А иногда это были дети, которые в сумерках боялись длинных коридоров и вскрикивали, если сквозняк тушил свечу. Амелия обычно цеплялась за юбки Фанни. Сама Фанни вспоминала, как когда-то она сделала неправильный поворот и, вместо того чтобы открыть дверь своей спальни, оказалась в совершенно незнакомой комнате с четырьмя столбами, пологом над кроватью и чем-то темным в постели.
Она всхлипывала от страха, когда служанка нашла ее.
— Это ваша вина, мисс Фанни! Нельзя так убегать вперед, думая что вы умнее всех.
— Там есть кто-то в… в постели, — заикаясь, проговорила Фанни.
Служанка высоко подняла свечу. Ее мерцающий свет упал на пышное покрывало и длинную подушку. Постель была пуста.
— Вы видите! Там никого нет. Эту комнату уже целую вечность не использовали. По крайней мере, с тех пор как я здесь. Надо быть совершенно глупой девочкой, чтобы так испугаться.
Но маленькая служанка, ростом лишь немного выше Фанни, и сама была испугана. Фанни поняла это по тому, как дрожал подсвечник в ее руке. Они заторопились назад по коридору, с правильным поворотом к комнате Фанни. Маленькая и узкая, она расположилась рядом с комнатой Амелии и детской.
Именно тогда Фанни начала в шуме ветра слышать посторонние звуки, голоса, смех, иногда даже шаги.
Отчасти это была вина леди Арабеллы, которая нередко рассказывала детям перед сном неподходящие истории. Обычно она начинала невинную волшебную сказку, а затем, когда внимание троих детей уже было захвачено, рассказ понемногу становился неописуемо зловещим,
