социальных вопросах участники движения{29} шли дальше своих предшественников: продолжая отстаивать рабство как таковое, они выступали против сохранения работорговли. Это объяснялось следующим: выражая интересы наиболее дальновидных плантаторов, они понимали, что с введением паровых двигателей в недалеком будущем на смену африканцу-невольнику придет наемный рабочий, способный справиться с новой техникой производства сахара. К тому же безудержный рост численности рабов на острове усиливал бы зависимость креолов от испанских властей, выступавших в качестве их оплота в случае мятежа невольников, и, что наиболее существенно, увеличивал саму возможность такого мятежа.
В связи со смертью Фердинанда VII (1833) у сторонников реформ появились некоторые надежды на их осуществление. Однако этот оптимизм вскоре развеялся: Испания направила генерал-капитаном на Кубу ультраконсерватора Мигеля Такона, считавшего, что только с помощью деспотической власти можно удержать за метрополией оставшиеся у нее колонии. Такой рассматривал кубинское население как единый лагерь врагов Испании; он перестал прислушиваться даже к голосу креольской верхушки. По его настоянию в 1837 г. был издан королевский указ, отменявший выборы депутатов от Кубы в кортесы.
Подобные меры вызвали заметное недовольство среди различных слоев населения острова. В провинции Орьенте вспыхнуло восстание под руководством генерала Мануэля Лоренсо. Первоначально его поддержали креольские плантаторы. Однако, боясь, что на борьбу поднимутся невольники, они отошли от восстания, которое продолжало приобретать размах. Только с помощью консулов США, Англии и Франции, заявивших, что восставшие нанесут ущерб собственности граждан этих стран на Кубе, и вызвавших в Сантьяго военные корабли, Талону удалось подавить выступление.
В 1843 г. подняли восстание невольники в одном из сахарных районов на территории нынешней провинции Матансас. К восставшим рабам, работавшим на сахарных плантациях, присоединились невольники, занятые на постройке железной дороги. Сопротивление рабов подавили регулярные войска. Это произошло уже в губернаторство генерал-капитана Л. О’Доннела, не только не уступавшего в жестокости Такону, но и превзошедшего его во время расправы, получившей название «эскалера» («лестница»){30}. В течение года были казнены или высланы из страны наиболее революционно настроенные представители свободных негров; многие либералы из среды белого населения также сосланы или заключены в тюрьму» Одним из результатов «эскалеры» явился указ от 31 мая 1844 г., предусматривавший дальнейшие ограничения передвижения невольников и более суровые меры наказания для тех из них, кто подозревался в «подрывных действиях».
«Эскалера» свидетельствовала, что еще не созрели условия для массового освободительного движения. Пожалуй, можно было говорить лишь об одном положительном результате выступления негров, подвергшихся репрессиям, — в 1845 г. испанское правительство издало закон, который хотя и не ликвидировал институт рабства, все-таки запрещал работорговлю. Правда, одна из статей закона оставляла определенную лазейку для работорговцев, ибо не разрешала принимать меры против ввоза контрабандой невольников на территории плантаций сахарного тростника или сахарных заводов.
Власти, перед которыми все острее вставал вопрос о рабочей силе, были вынуждены стимулировать иммиграцию законтрактованных рабочих из других стран, в первую очередь из Китая. Так, уже в 1847 г. на Кубе появились рабочие-китайцы.
Несмотря на принятие закона, как бы гарантировавшего сохранение рабства, на Кубе вновь стала активизироваться деятельность аннексионистов. Но аннексионизм, как и прежде, не был цельным политическим течением с четкой программой. Немногочисленное левое крыло его составляли люди, искренне верившие в то, что мирное отделение Кубы от Испании и ее присоединение к США обеспечат кубинцам прогресс и демократические свободы» Однако задавало тон реакционное направление — плантаторы-рабовладельцы и некоторые испанские богачи, имевшие рабов.
В конце 40-х годов XIX в. на Кубе создается ряд тайных организаций аннексионистов. Одну из них — «Кубинская роза» — возглавлял честолюбивый генерал испанской армии Нарсисо Лопес, успевший бежать в США после раскрытия организованного им незадолго до этого заговора против испанских властей. При поддержке плантаторской верхушки южных штатов Лопес подготовил экспедицию наемников — свыше 600 человек, которым удалось высадиться в кубинском порту Карденас. Но ни эта, ни следующая (1851) экспедиция Лопеса успеха не имели, так как кубинское население их не поддержало. Сам генерал{31} был казнен в Гаване 1 сентября 1851 г.
Деятельность аннексионистов пошла на убыль. Этому в немалой степени способствовало и обострение внутриполитической обстановки в самих Соединенных Штатах. Кроме того, представители Севера высказывались против присоединения Кубы в качестве еще одного рабовладельческого штата, что, правда, не мешало некоторым из них строить радужные планы относительно захвата острова в принципе. Это подтвердил и так называемый Остендский манифест, выработанный в бельгийском городе Остенде конференцией посланников США при европейских державах, на которой обсуждалась политика в отношении Кубы. В манифесте, в частности, указывалось: в случае отказа Испании продать Кубу «по праву человеческому и божественному мы (США. — Ю. Г.) будем оправданы, если применим силу, отобрав остров у Испании»{32}. Говоря об Остендском манифесте, К. Маркс подчеркивал, что в нем приобретение Кубы (или путем покупки, или силой оружия) «провозглашалось великой задачей национальной политики» Соединенных Штатов{33}.
Ставший в 1856 г. президентом США один из авторов упомянутого манифеста Джеймс Бьюкенен продолжал добиваться от конгресса полномочий и ассигнований на приобретение Кубы.
Однако не на путях аннексионизма Куба могла обрести свою подлинную свободу и возможность для всестороннего развития. Выход для нее заключался в другом — в борьбе за полную независимость. Это все яснее начинали понимать истинные патриоты.
Что касается Соединенных Штатов, то они, будучи еще не готовыми к захвату Кубы, ожидали более благо-приятных времен, когда согласно проповедуемой ими теории «зрелого плода» остров окажется у их ног.
«ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДНАЯ КУБА!»
В начале 60-х годов XIX в. на Кубе все острее ощущали перемены, которые происходили в Америке и Европе, Однако мало что изменилось к тому времени на самом острове. С необычайным упорством Испания сохраняла там жестокий и архаичный колониальный режим. Как и в былые времена, вся полнота власти сосредоточивалась в руках генерал-капитана, местные уроженцы практически не пользовались гражданскими правами. Корона продолжала извлекать из эксплуатации острова баснословные барыши, не заботясь при этом об экономических интересах кубинцев.
Наиболее состоятельная их часть, особенно землевладельцы, все больше убеждалась в невозможности разрешить с помощью метрополии обостряющееся противоречие между вступившим в стадию кризиса рабовладением и сулящим куда большие доходы, набирающим силы капитализмом. Отсюда, как справедливо отмечает современный историк Оскар Пино-Сантос, «стало расти противоречие между землевладельцами и метрополией»{34}.
К тому же торговая политика Испании искусственно сужала торговлю Кубы с другими странами, лишала нарождающуюся кубинскую буржуазию возможности накопления капитала, дальнейших инвестиций (капиталовложений) в сахарное производство, которое в 1860 г. выросло почти в 6 раз по сравнению с концом 20-х годов
