Книга Симметрия желаний - Эшколь Нево

– Само собой, – хохотнул Черчилль и зачитал свою записку: – «К следующему чемпионату я хочу провести громкий процесс. Имеющий большое общественное значение. Я хочу принять участие в деле, которое обернется социальными переменами».

Офир и Амихай восхищенно покачали головами, а я подумал, что мне после заявления Черчилля особенно неловко вслух называть свои желания.

– Давай, твоя очередь, – обратился ко мне Амихай.

Я посмотрел на свой листок. Хорошо хоть, не надо озвучивать все три пункта программы.

– «К следующему чемпионату я хочу по-прежнему быть с Яарой», – промямлил я.

Разумеется, они дружно на меня накинулись.

– Слушай, это несерьезно! – воскликнул Офир. – Мы знаем, что никакой Яары не существует!

– Пока мы ее не увидим, это желание не имеет силы, – вынес свой вердикт Черчилль.

– Наверняка какая-нибудь уродина, – заявил Офир, – потому он ее и прячет. – Он посмотрел на меня – обижусь или нет?

– Спорю на что хочешь, она косая, – предложил Амихай.

– У нее задница размером с аэродром.

– Сиськи до колен.

– Плечи как у грузчика.

– Она вообще мужик, поменявший пол. Раньше ее звали Яар.

– Ладно, – сказал я, – сдаюсь. Во вторник приглашаю вас всех к себе. Познакомитесь с ней.

Но в понедельник я перенес встречу на следующую неделю, сказавшись больным, а потом отменил и ее, под тем предлогом, что мы обещали навестить ее родителей в Реховоте. Конец моим метаниям положила сама Яара, полушутя-полусерьезно заметив:

– Я начинаю думать, что ты меня стыдишься.

– Не дури! – сказал я.

– Тогда почему ты не хочешь познакомить меня со своими друзьями? – спросила она.

– Я как раз очень хочу, – ответил я. – Просто пока не получается.

– Вот и я хочу. Ты столько о них говоришь.

– Разве? – удивился я.

– Да ты их упоминаешь чуть ли не через слово. И гостиная у тебя увешана их фотографиями, пусть и не лучшего качества. Каждые пять минут один из них тебе звонит, и вы заводите разговор. Не деловой и короткий, как делает большинство мужчин, нет – вы вступаете в настоящую дискуссию. Мне вообще кажется, что между вами очень тесная связь. Или я не права?

– Не знаю, – сказал я. – Иногда мне кажется, что да. Что это на всю жизнь. Знаешь, в прошлом году мы ездили на День памяти в нашу школу, и я заметил, что все остальные компании из нашего выпуска распались, и, пока звучала сирена, только мы стояли рядом, плечом к плечу. Честно говоря, я сам не понимаю, в чем тут дело. То ли мы держимся вместе по инерции, то ли нас сблизили последние восемь лет в Тель-Авиве. С другой стороны, когда мы встречаемся, я иногда сам себя спрашиваю: зачем мы это делаем, какой в этом смысл. Но может, этот бесконечный танец – то сошлись, то разошлись – и есть основа дружбы? Как ты думаешь?

– Очень тонкий анализ, – блеснув глазами, сказала Яара. – Но ты уходишь от темы. В следующий вторник мы приглашаем их на ужин, – непререкаемым тоном добавила она и сняла очки.

Я согласился, потому что был не в силах противостоять этим зеленым глазам и потому что не придумал ни одной отговорки, кроме смутного ощущения, что кончится все это скверно, – ощущения, которое я приписал своему хроническому пессимизму.

Ужин, кстати, удался на славу. Парни с аппетитом уминали приготовленные нами фаршированные овощи, а Яара без труда нашла с каждым общий язык. Вместе с Офиром она посмеялась над снобизмом рекламщиков (как выяснилось, она когда-то работала ассистентом продюсера на съемках ролика о стиральном порошке). С Черчиллем обсудила склонность прокуроров проявлять снисходительность к обвиняемому, если тот принадлежит к числу публичных персон. Амихаю рассказала, что вылечилась от мононуклеоза иглоукалыванием, чем немало удивила обычных врачей. Ко мне она постоянно прикасалась, поглаживала по затылку, клала мне на руку ладонь, опускала голову мне на плечо и даже два раза легонько поцеловала в шею, как будто почувствовала то, что я тщательно скрывал от нее все два месяца, что мы были вместе, – страх ее потерять. Признаюсь, еще никогда в жизни я не был так счастлив.

– Ну, что скажешь? – спросил я, проводив гостей. Звук их шагов еще отдавался на лестничной площадке.

– Прекрасные у тебя друзья, – сказала Яара и обняла меня.

– А подробнее? – поинтересовался я, принимаясь мыть посуду и счищать с тарелок прилипшие остатки фаршированных перцев.

– Офир – очень отзывчивый и добрый, – послышался за спиной ее голос. – Сколько лет он в рекламе? Шесть? В этом циничном мире оставаться таким непросто. Амихай невероятно терпелив. Мне кажется, из него получится отличный специалист по нетрадиционной медицине. В любом случае, – сказала она и обняла меня сзади, – они все, похоже, очень тебя любят. По крайней мере, в этом мы с ними похожи.

– А как тебе Черчилль? – спросил я и почувствовал, как ее руки ослабили, а потом и вовсе разжали объятие.

– Вроде умный парень, – неуверенно сказала Яара.

– Но?… – Я повернулся к ней. Руки у меня еще были мокрые и пахли средством для мытья посуды.

– Я не говорила «но». – Она чуть отстранилась.

– Не говорила, но подумала.

– Забудь. Несправедливо судить о человеке по одной встрече.

Я знал, что она права. И что гораздо легче навесить на человека ярлык, чем допустить, что он сложнее, чем кажется. Но я ничего не мог с собой поделать.

– И все же, – стоял я на своем. – Мы с ним знакомы столько лет, что я плохо себе представляю, какое первое впечатление он производит на окружающих.

– Честно говоря, он показался мне зазнайкой. Как будто смотрит на вас троих свысока. Из VIP-ложи. Я не очень люблю таких людей. Еще мне не понравилось, как он говорит о женщинах. Ты заметил, что политиков-мужчин он называет исключительно «министрами» или «мэрами», а политиков-женщин – или «дурами», или «крашеными блондинками»?

– Возможно, – холодно ответил я.

И хотя я практически вытянул из нее ответ, ее слова вызвали во мне глухое раздражение: слишком уж она поспешила очернить моего друга.

– Ты просто не знаешь, какой он потрясающий парень. После окончания юридического факультета его приглашали работать сразу в несколько частных контор, где он заработал бы кучу денег. Но он поступил в прокуратуру, потому что считал, что это важнее. Пару недель назад, когда проходил финал футбольного чемпионата, мы все написали на листках бумаги, что хотим иметь через четыре года, к следующему чемпионату. Каждый из нас загадал что-то для себя, и только он написал, что хочет совершить что-то значительное, что отразится на жизни всего общества…