в изголовье которого стоял испорченный холодильник. Стулья и табуретки стояли там, где их можно было воткнуть, и были завалены смятой одеждой, тапочками, носками и книгами. В углу пристроилась печь-буржуйка, от которой через отверстие в форточке выходила вытяжная труба. От печки тянуло удушливым теплом. Я протиснулся к окну, где, как мне думалось, воздух был чище, и нечаянно наступил на консервную банку, в которой лежала какая-то гадость.
– Осторожнее! – мягко упрекнул меня Чемоданов. – Это моего кота каша. Кис-кис, Васюнька, иди доедай, пока твою кашу по полу не размазали!
Но Вася на призыв хозяина не реагировал. Спрятавшись под стулом, он с урчанием разгрызал какую-то добычу, и до наших ушей доносился хруст да треск.
Чемоданов ахнул, повалился на колени и после непродолжительной борьбы отобрал у кота какой-то предмет, похожий на сухую сосновую щепку.
– Вот же гад! – с ненавистью произнес Чемоданов и кинулся за котом, который со всех ног помчался на кухню. – Он до моей вобляшки добрался!
Я с опаской посмотрел на Настю. Она была бледна, но держалась стойко. Все же мне стоило поберечь ее легко ранимую психику и отговорить от поездки к физику. Самоотверженность девушки, готовой на все ради нашего счастья, меня поразила. Я скинул со стула тряпье и усадил ее.
– Мы скоро поедем, – пообещал я.
Чемоданов вернулся с остатками рыбы в руке. Обнюхивая ее, он сел на заваленный книгами диван, а потом принялся вытаскивать их из-под себя.
– Мне кажется, ты пришел не просто навестить старого дружочка, – сказал он, обсасывая кривое рыбье ребрышко. – А помнишь, как математичка о мой портфель споткнулась и на пол рухнула?
И опять: ах-хи-хи-и-и!
– Ты занимаешься наукой, Витя? – спросил я, пытаясь упорядочить в этой комнате хотя бы наше общение.
– Что ты! – ответил он, продолжая держать в губах ребрышко. – Как наш институт закрыли, я с физикой завязал. Иногда, правда, просматриваю свежие наработки…
С этими словами он вытащил из-под себя какой-то мятый журнал на английском, зачем-то понюхал его и протянул Насте.
– Здесь, например, есть несколько исследований в области использования равенства безразмерных критериев подобия. Я имею ввиду чисел Маха, Струхала, Коши – ты, наверное, в курсе, чего я тебе объясняю?
Я кинул на Настю взгляд, не лишенный гордости, словно хотел спросить: как тебе истинный облик моего одноклассника? Бедная обстановка и чудаковатость – это всего лишь материальная, мирская сторона жизни молодого ученого, фаната формул и уравнений. А все прекрасное вершится в его замечательных мозгах.
Настя без интереса листала журнал, в котором не было ни одной картинки – одни формулы и чертежи. Я понял, что мы приехали не зря.
– Ты, наверное, защитился? – начал я издалека.
– Какое там! – отмахнулся Чемоданов и, открыв печную дверцу, пошурудил в остывших углях. – Не успел. Кандидатский минимум сдал, диссертацию почти написал, а потом – обаньки! – моя женулька попала под машину.
– Какой ужас! – сказала я.
– Не то слово! – возразил Чемоданов. – На ней была шубка, такой скромненький шубёнчик за тысячу долларов – так тоже пострадал! Колесом рукав оторвало. На фиг оторвало! Я с водилой из-за этой шубки до сих пор сужусь. Не хочет, гад, компенсировать убыток. Говорит, что шуба еще до наезда рваная была… А чего вы рыбешку не едите? Мне батя с рыбхоза присылает. Свежачок!
– И где теперь эта твоя диссертация? – осторожно спросил я, чувствуя, что кандидатство просто сыпется мне на голову, как штукатурка с потолка
– Где, где, – произнес Чемоданов, профессионально разбирая рыбью голову на запчасти. – Под диваном валяется. Я ею печь растапливаю.
– Да ты что?! – воскликнул я. – Ты это серьезно?
– Во те крест! – заверил Чемоданов. – У нас ведь батарейки холодненькие, печурку топить надо. Так я из-под диванчика один листок – жмык! На формулы погляжу, смахну со щеки слезунчик, а потом спичечкой чирк! И туда его!
Меня ждала уже готовая диссертация. Никогда еще Настя не была так близка ко мне. У меня в ушах уже звенел марш Мендельсона.
– Тебя за это убить мало! – произнес я.
– Господи, как ты долго! – вдруг не выдержала Настя и посмотрела на Чемоданова. – Продайте нам вашу диссертацию!
– Диссертацию? – переспросил Чемоданов, с наслаждением хрустя ребрами. – Запросто. Три бутылочки пивунчика – и она ваша.
– Правда? – не поверил я. – Дорогой мой, да я тебе сейчас ящик пива принесу!
– Идет! – согласился Чемоданов. – Только, Серёнька, позволь полюбопытствовать: а на кой хрен тебе сдалась моя диссертация?
Я несколько мгновений колебался: говорить правду или не говорить? Потом представил, каким жалким я покажусь Чемоданову, если расскажу, что без диссертации не могу добиться расположения родителей Насти. Пришлось извиваться червем и лгать.
– Да мой начальник с ума сошел, приказал защититься. Вроде бы для того, чтобы выйти на новый уровень в работе с иностранными партнерами.
Чемоданов перестал жевать и сплюнул косточку. Она налипла к его нижней губе, как украшение полинезийского дикаря. Он в упор посмотрел на меня, округлив до совершенства глаза и выпятив губы.
– Так это что ж получается? – произнес он. – Ты хочешь защитить кандидатскую по моей диссертации?
– Ну да, – подтвердил я, и мне вдруг стало стыдно. – Я ведь тебе заплачу за это. Ты как бы продаешь мне свой труд.
– Э-э, Серёнька, так не пойдет! – покачал головой Чемоданов.
– А ты думал для чего она мне? Печку топить? – громко спросил я, пытаясь спасти положение.
– Да лучше печку топить! – ответил Чемоданов и вскочил с дивана. Подошел ко мне, уставился на меня своими сливовыми глазами. – А ты ловкач, Серёнька! Ловкач! Я, значит, три года пахал, как папа Карло, в лаборатории гнил, ночами не спал, а ты мой труд себе приписать хочешь?
– Но это нормальный бизнес! – защищал я свое честное имя. – Ты произвел продукт, который я покупаю. За свой труд ты получишь приличные деньги.
– Откупиться хочешь! – надломанным голосом произнес Чемоданов, поднимая с пола кота и прижимая его к своему лицу. – Мне, значит, твои поганые деньги, а тебе – слава и почет?
Я не на шутку разозлился.
– Что ж ты сам
