маяка и как могли его укрепили. От шторма день был темен как ночь, а ночь как забвение. В голову невольно приходили мысли о подводных абоминациях из слившихся мертвецов, что в немом гневе своем раскачивают волны. В иные мгновения раскаты грома походили на залпы артиллерийских орудий. Мы с Джозефом снова оказались на войне. Я слышал, как он яростно ворочался на соседней койке не в силах заснуть. Вдруг он словно застыл.
— Ты не думал, — заговорил он, — как там, в расщелине оказался ящик с ромом?
— Уверен, это наш предшественник его туда запрятал.
— Но почему ты обнаружил ящик именно тогда, и почему тебя туда повлекло некое сильное чувство?
— Не предполагаешь ли ты, что за всем этим стоит черная сила?
— Ладно, забудь, я не об этом сейчас думаю. Мы на островке вдали от берега, вокруг море, а в нем разверзнулся ад, готовый порвать любого. И вот представь, если сейчас, прямо в этот миг сюда, к нам, зайдет некто?
— Жутко, ничего не скажешь.
В это время остров окатила особо мощная волна, и мне послышалось, будто бы о стену маяка ударился массивный и упругий объект.
— Мне вот интересно, — лихорадочно продолжал Джозеф Вортекс, — какой пришелец был бы для тебя самым страшным?
— Даже не знаю, — отвечал я, — если вдуматься, обстановка такая, что я бы и Дьяволу не удивился. Другое дело встретить здесь какое-нибудь доброе существо, что ему делать в царстве теней? Если бы сюда сейчас зашла жрица Мара из Сильванграда, которую называют воплощением добра, тогда было бы жутко. Ну или старый знакомый, которого мне уже не суждено увидеть, например, Витольд Курц. Я тебе обязательно расскажу про него однажды.
Тут раздался вой ветра, похожий на дьявольский крик. Такой крик вряд ли могло издать живое существо, но у природы это получилось. По спине у меня пробежали мурашки.
— Есть и у меня, пожалуй, такой человек, которого я бы ни за что не пожелал здесь увидеть, — странным голосом проговорил Вортекс.
— И кто же это? — поинтересовался я.
— Знал я одного человека, но «знал» это еще мягко сказано. Его звали Оскар Шварцберг, истриец перебравшийся на север, в Хартфорт, который тогда был еще королевством. Мы общались с ним с юношеского возраста, оба любили море и путешествия. Но как это часто бывает, дружба наша покатилась ко всем чертям, когда на горизонте замаячила прелестная девчушка. Так получилось, что мы оба стали ухаживать за ней. Между нами росла неприязнь, которая вылилась в холодную ненависть. Апофеозом этой дрянной истории стал случай, когда Шварцберг, выпендриваясь перед этой маленькой заразой, столкнул меня с пирса. Я упал на камни (благо выжил) и потом еще несколько недель лежал в портовом госпитале. Когда я вышел, выяснилось, что Оскар с девушкой угнали обратно в Истрию. Как мне потом сказали, из-за опасений мести с моей стороны. Во время Семилетней войны мы со Шварцбергом оказались по разные стороны баррикад. Под самый конец боевых действий наши корабли встретились в бою прямо посреди этого моря, в котором мы сейчас находимся. Я управлял небольшим бригом. Нам удалось подбить корабль Шварцберга. Когда их судно шло ко дну, я узнал среди командного состава своего давнего приятеля, ставшего врагом. Да, я знаю, мы могли спасти их и получить выкуп, но я, признаться, смалодушничал, приказав потопить вражеский корабль вместе со всем экипажем. Я слышал, как истрийские моряки просили о помощи, кричали, но я был глух к ним. Слышны мне были только угрозы Оскара Шварцберга: «Будь ты проклят, Вортекс! Я найду тебя, вернусь из ада, я задушу тебя! Собственными руками!» С тех пор мне расхотелось быть капитаном, ведь я знал, что из-за собственных чувств могу обречь других на смерть. Нет, подонка Шварцберга мне не жалко, мне жалко матросов, умерших за него, — он прервался.
Меж завываний ветра и грохота волн мне послышались странные шаркающие звуки.
— Вот именно со Шварцбергом мне и не хотелось бы сейчас встретиться, — закончил он.
Мы уснули, но мое разыгравшееся воображение продолжило порождать у меня в голове шаркающие звуки, похожие на шаги. В один момент я услышал сквозь сон звук медленно открывающейся двери, но списал это на то, что Джозеф вышел справить нужду. Однако потом я слишком крепко заснул, чтобы услышать, как он вернулся.
Когда я проснулся, мне в нос ударил резкий запах затхлости. Протер глаза и огляделся: пол был сырой и забросан водорослями. Я обернулся к своему другу и увидел, что он лежит совершенно седой, на лице его застыла маска невыразимого ужаса. Я подошел ближе, после чего обнаружил следы рук на шее у бедного Джозефа Вортекса. Моряк был мертв.
После того случая я навсегда покинул маяк и стал избегать моря. До сих пор мне не дает покоя мысль о злобе, покоящейся на дне моря, злобе, что сильнее смерти.
Анахронист
Скажи мне, читатель, были ли у тебя мгновения, когда ты грустил о прошлом? Темные минуты осеннего дождя, когда единственным желанием твоим было вернуть ушедшее. Желание, рвущее грудь, создающее ком в горле и затуманивающее взор. Насколько сильным оно было? В ностальгической меланхолии доходил ли ты до черты забвения? За нею ты уже не принадлежишь своему времени, впрочем, как и себе. Одним глазом заглянув за эту черту, захочешь ли ты перейти через неё? Не думаю. Мне довелось увидеть этот мрак, но, к счастью, глазами другого человека. Барельефом в моей памяти вырезана та осень, во время которой я работал на человека по имени Витольд Курц.
Неспокойная жизнь бросала меня из стороны в сторону; как тряпичную куклу рвет ветер, так и жизнь рвала мою молодость. Рано оказавшись на улице, я вынужден был скитаться по миру в поисках средств к существованию. Мне много, где пришлось побывать, служить и работать. Истоптан мною и Дикий север, где служил я дозорным, и Восточная тайга, куда меня закинуло прямо в котел боевых действий. Долина мертвых озер и Утзгард, Правобережье Скар и Земли мертвых — всюду нарывался я на неприятности, грозившие отнять мою жизнь. И я устал. Устал от кровопролития, от войны и безумия. И вот она, родина — Хартфорт. Недавно только отгремели последние выстрелы, страна лежала в руинах. Справедливость восторжествовала, и республика была установлена. Вместе с этим появилась огромная потребность в рабочих руках. Нужно было восстанавливать разбитые улицы, все еще заваленные баррикадами, и строить новые дома, возделывать землю. Несколько месяцев я работал на крупную строительную компанию, владельца
