— Нет, Сью, тут тебе не о чем волноваться, я ужасно рад, что ты его приютила. Раньше он жил у моих знакомых, Джорджа и Хилари. Они ругались с самой свадьбы и в конечном итоге развелись. Бедняга Эдмунд — или Джек — оказался пострадавшей стороной.
Питер рассказал, что после того, как Хилари ушла, Джордж решил, что больше не может держать у себя кота, и отдал его в приют. Теперь Хилари вернулась в наш район, и Питер должен был сообщить ей, что Эдмунд — или Джек — у меня. Если она хотела забрать его и могла обеспечить ему жилье, мне пришлось бы его отдать.
Я в ужасе ждала ответа от Питера. Он сказал, что свяжется с Хилари при первой же возможности, но дни шли, и я довела себя до ужасного состояния, каждое утро задаваясь вопросом, не отнимут ли у меня сегодня моего Джека.
Наконец, Питер вышел на связь. Он рассказал Хилари, что ее кот у нас, и объяснил, как мы полюбили его. Судя по всему, она была счастлива слышать это, потому что беспокоилась за кота, и теперь с радостью оставляла его нам, поскольку не могла забрать. Поняв, что Джек остается с нами, я готова была запрыгать от радости. Питер время от времени сообщал Хилари новости из жизни кота — в общем, это был счастливый финал для всех нас.
Вскоре Джек освоился и оказался чудесным другом. Больше всего на свете он любил, чтобы его чесали, и я с радостью взяла на себя эту обязанность. Под конец ему было уже совсем плохо, и я старалась обращаться с ним так же, как хотела бы, чтобы обращались со мной. Я лежала рядом с ним на полу, бесконечно повторяя его имя и уверяя, что мы любим его, что все будет хорошо. Конечно, это были только слова — мы действительно его любили, но было ясно, что он болен и что вряд ли все образуется. Мне кажется, что все эти утешения действуют скорее благодаря тому, что мы повторяем их по многу раз. Я старалась говорить спокойно, чтобы он мог расслабиться рядом со мной. Через некоторое время он и впрямь успокаивался. Я шептала Джеку, что он самый лучший кот, что я им горжусь, но в глубине души понимала, что его время истекает. К тому моменту, как Джека усыпили, я столько видела, как он страдал, что меня немного утешала мысль об обретенном им покое.
Кроме того, с нами жил чудный рыжий кот по имени Оскар. Мы его не выбирали: он сам решил, что будет жить с нами. Раньше он жил по соседству с нашим бывшим уэймутским домом. Вскоре после того, как мы там поселились, он решил переехать к нам. Я не раз слышала подобные истории: некоторые кошки настолько упрямы, что не терпят, чтобы люди указывали им, где жить. Разумеется, если с кошкой плохо обращаются, понятно, почему она стремится на волю. Но, насколько я знаю, ранее Оскар жил в совершенно нормальном доме; его просто потянуло к переменам.
Одна моя знакомая несколько лет жила со своим котом, и вдруг он ушел к ее новым соседям. Он сидел у них в саду или на заборе, глядя на нее с таким видом, словно никак не может припомнить, кто это, да не особо и старается. Она всегда заботилась о нем, а он полюбил других людей. Соседи были очень смущены происшедшим, но моя знакомая видела, что кот попал в хорошие руки, и не предъявила им никаких претензий, хотя и обиделась на кошачье вероломство. «Он словно терпел меня в ожидании настоящих хозяев», — жаловалась она впоследствии. Все-таки кошки ужасно странные.
Мой Оскар дружил со всеми людьми и животными, но часто писался, и я беспокоилась, не страдает ли он от стресса. Как жаль, что нельзя залезть коту в голову и выяснить, почему он так себя ведет и нет ли тому причин в его прошлом. Если бы они умели говорить!
У Каспера появились и другие друзья. У нас жили Кипи и Фисташка — раньше они принадлежали моему сыну. После того как произошло несчастье и он овдовел, я забрала у него кошек — на него навалилось слишком много всего, и он понимал, что не может за ними ухаживать. У Кипи были проблемы с щитовидной железой, и, чтобы она могла вести нормальную жизнь, ей надо было каждый день делать укол. Она была тихой и застенчивой кошечкой, как и ее сестра — у которой со временем тоже начались проблемы с щитовидкой. В основном Кипи и Фисташка проводили время вдвоем и мало общались с Каспером, но когда несколько лет спустя Кипи умерла, Фисташка и Каспер сдружились.
Огромный — под семь килограммов весом — ласковый кот Клайд обожал всех и каждого. Именно он первым подружился с Кипи и Фисташкой. Больше всего на свете Клайд обожал валяться на спинке, чтобы ему расчесывали живот: как только он видел, что кто-то взялся за кошачью щетку, он тут же валился на спину, поэтому вам ничего не оставалось, кроме как покориться. Еще он любил, когда его умывают другие кошки, и чаще всего этим занималась Кипи.
Наверное, нет ничего удивительного в том, что Каспер так долго отказывался вылезать из-под кровати: он, вероятно, гадал, куда же это его занесло. Может, он думал, что попадет в тихое местечко, где они будут жить вдвоем с Таппенсом. Вместо этого его привезли в дом, полный кошек, и нам пришлось подождать, прежде чем он освоился.
Каспер вошел в семью довольно несносных кошек. Когда я начинаю вспоминать их проказы, первым делом мне вспоминается Виски. Она принялась шкодничать вскоре после своего появления. В канун Рождества ей было около четырех месяцев, и мы нарядили елку шарами и гирляндами. Как-то раз я, как обычно, ушла на работу, а по возвращении обнаружила елку на полу, а украшения — разбросанными вокруг. Вся квартира была усыпана елочными иголками. Рядом с деревом сидел черный пушистый комок с самой невинной мордочкой. Приблизившись, я увидела, что она что-то прячет за щекой, а изо рта у нее свисает зеленый провод. Виски жевала гирлянду! Слава богу, я выключила ее из сети прежде, чем уйти на работу. С тех пор мы всегда ставили искусственные елки, но кошки придумывали все новые и новые проказы.
Глава 4 История СьюВсю свою жизнь я любила кошек. Иногда трагические события укрепляют наши связи с окружающим миром, и мне кажется, что одна трагическая история сделала мою любовь к животным особенно сильной.
В детстве я жила на Ближнем Востоке: мой отец был инженером-электротехником на заводе по переработке нефти — в 40-х и 50-х годах там работало много англичан. Когда мне было пять лет, папа уехал туда на заработки. На заводе было принято, что семьи сотрудников переезжают вслед за ними через несколько лет, когда те смогут себе это позволить. До тех пор мы с мамой и Лесли, моей младшей сестрой, оставались в Великобритании.
Когда отец уехал, у Лесли обнаружили рак. В то время я понимала только, что она болеет, а мама очень переживает. Тогда было не принято подробно объяснять детям, что происходит; возможно, таким образом нас старались защитить. Смерть Лесли изменила всю нашу жизнь: это был тяжелый удар, и отцу в связи с семейными обстоятельствами позволили перевезти нас в Бахрейн раньше, чем это было принято.
Мне тогда было восемь лет. Хотя долгое время мне казалось, что смерть Лесли мало повлияла на меня, теперь я понимаю, что это не так. В то время у меня не было других братьев и сестер. Детские переживания накладывают отпечаток на всю последующую жизнь. Лесли ужасно страдала, а затем умерла, отец был далеко, а мама разрывалась между больной дочерью и хозяйством — все это не могло не повлиять на мое детство.
