отворилась, и на пороге возник щуплый мальчишка. На нем был старый пиджак, огромный, чуть ли не дважды обернутый вокруг худого тела и подпоясанный армейским ремнем; с этим пиджаком совершенно не вязались короткие мальчишеские шорты, из-под которых выглядывали острые побитые колени.
Через плечо мальчишки была переброшена пулеметная лента, а в руках гремели два металлических короба.
Мальчишка был смешной и нелепый, похожий на кузнечика-переростка.
Вокруг уже грохотало, за стенами дома вздымалась к небу земля.
Мальчишка осторожно заглянул в подъезд, проверяя, нет ли кого, затем, удостоверившись, что путь открыт, помчался вверх по лестнице, на лице его отразились страх и удаль.
Взбегая на третий этаж, он задержался, перекладывая короба в одну руку. Затем проворно, будто обезьянка, перебрался по скрюченным перилам над провалом и направился к неприметной двери.
Он влетел в комнатку с криком:
– Я принес!
И увидел распростертое тело. Короба выпали из рук, крышки открылись, патроны со звоном рассыпались по полу.
Мальчишка бросился к снайперу, обхватил руками, затряс безжизненное тело и закричал:
– Папа! Папа!
Но этого отчаянного, надрывного крика уже не было слышно. Был слышен только вой бомб и взрывы повсюду.
Самолеты шли низко, отбрасывая на ободранные стены зданий угольные тени. Вдалеке строчили зенитки.
Тем временем Волгин скомандовал отряду:
– Отходим!
– А рейхсканцелярия? – перекрикивая грохот, спросил Павлов.
– Отходим, я сказал! В укрытие!
Он указал на полузасыпанные обломками ступени, уводящие в подземный каземат – то ли переход, то ли вход в метро.
Рядом, ухнув, повалился дом. В воздух взметнулся густой столб пыли и пепла.
Солдаты подняли с земли оглохших немцев и стали толкать их за собой. Немцы не понимали, что происходит, и только с ужасом приседали при каждом новом разрыве.
Павлов замыкал кавалькаду.
И тут в общем металлическом и каменном вое и реве он разобрал какой-то новый, живой звук.
Павлов оглянулся и увидел, как из недр рухнувшего дома, из задымленного подвала выбираются человеческие фигуры. Их было трое. Молодая всклокоченная женщина и двое детей – мальчик и девочка. Дети были совсем маленькие, не больше шести-семи лет.
Мать толкала их перед собой из ямы, а следом пыталась вытащить наружу пару набитых чемоданов. Чемоданы, в отличие от детей, были тяжелыми и все время съезжали в воронку.
Вокруг все пылало, черная пелена заволакивала пространство.
Дети кричали, женщина страшно ругалась на них и при этом плакала.
…Волгин у входа в подземный переход пересчитал бойцов. Были все, и еще четверо пленных немцев, вот только… Одного не хватало.
Он осмотрелся.
– Где Павлов? Павлов!
Солдаты растерянно переглядывались между собой.
Волгин помедлил мгновение и метнулся назад – в черное пространство, которое уже полностью затянуло дымом. Повсюду крутились, извивались багровые языки огня.
В этом непроглядном мареве Волгин сначала услыхал отчаянные крики, а потом, двинувшись на звук, увидел Павлова, который волок на себе девочку и обезумевшую женщину. Рядом, ухватившись за ручку чемодана и спотыкаясь, спешил растерянный мальчик.
Женщина отбивалась от Павлова, а тот изо всех сил старался ее утихомирить. Рядом, совсем близко, разорвался снаряд; женщина завизжала еще громче.
– Уймись, дура! – незлобиво прикрикнул на нее Павлов. – Детей напугаешь!
Волгин схватил в охапку детей; женщина замахнулась на него своей поклажей. Чемодан распахнул свой огромный зев, вещи рассыпались по земле. Женщина вновь разрыдалась.
– За мной! – скомандовал Волгин по-немецки.
Он двигался в дыму почти на ощупь. Казалось, средь бела дня наступила кромешная ночь. Земля сотрясалась от взрывов и стонала.
Волгин закрутился на месте, но внезапный порыв ветра будто раздвинул занавес, и все пятеро очутились на открытом месте посреди расступившейся дымовой завесы. До лестницы в подземный переход, откуда выглядывали свои, оставались считаные метры.
– Давай! – Волгин втолкнул в убежище детей. Павлов тем временем пытался совладать с сопротивляющейся женщиной. Она продолжала отбиваться чемоданами, роняя на ходу свою поклажу.
Волгин бросился на подмогу. Вдвоем они дотащили ее до входа.
– Ложки! Ложки! – завопила женщина на немецком.
Павлов развернулся и принялся собирать со ступеней рассыпавшиеся столовые приборы.
– Да вот твои ложки, успокойся! – он протянул женщине блеснувшую на солнце утварь и вдруг замер. Помедлив мгновение, сначала осел, потом скатился вниз по ступеням к подножию лестницы. Ложки запрыгали следом.
Все произошло так стремительно, что никто и охнуть не успел. Только женщина враз смолкла, уставившись на распростершееся на земле тело.
Волгин подскочил к бойцу, подхватил его под шею:
– Павлов! Юра!..
Голова Павлова моталась из стороны в сторону. В виске виднелось кровавое отверстие.
Волгин осторожно положил бойца на камни и прикрыл плащ-палаткой. Потом поднял голову, огляделся по сторонам.
– Откуда стреляли? – глухо спросил он.
– Кажись, оттуда же, – растерянно ответил один из солдат. – Из того же окна…
– Оставайтесь здесь, – распорядился Волгин.
Он схватил автомат и помчался к дому. Он бежал по открытому пространству, вокруг продолжался рев и вой, земля вставала на дыбы. Но Волгин будто не видел этого. Он перемахивал пролет за пролетом через три ступени и в прыжке перелетел разлом на третьем этаже, даже не притормозив.
Он ворвался в комнату, выпустил очередь и лишь затем в осколках зеркала увидел у окна силуэт.
Он метнулся к этому силуэту, рывком поднял его и прижал к стене – снайперская винтовка отлетела в угол; он приставил к груди автомат, нащупал пальцем курок и лишь в этот момент увидел, что перед ним подросток, почти ребенок.
Мальчишка глядел на него заплаканными глазами, испуганный и злой. Губы его тряслись. Рыжеватый чуб был похож на чуб Павлова, такой же закопченный и непокорный.
Волгин шагнул назад, опуская автомат. Мальчишка сполз по стене на землю.
– Что ж ты наделал-то, а? – проговорил Волгин. Будто сам себе проговорил.
Мальчишка глядел на него снизу вверх и не понимал, что случилось.
Волгин посмотрел в окно, и ему показалось, что среди дыма он увидел птиц. Откуда здесь, в пылающем Берлине, было взяться сейчас голубям?
Но голуби летели – целая стая, взмывали все выше и выше, разгоняя крыльями дым. А за дымом было небо.
3. Это горькое слово – победа
Берлин – огромный, бескрайний город, который еще несколько дней назад пылал и корчился в последних конвульсиях страшной войны, – теперь был тих и почти безжизнен. По улицам неспешно бродили жители, собирая на развалинах сохранившийся скарб. Бои закончились, пора было думать о мирной жизни. Издалека неслась музыка, играл патефон.
Репродуктор со столба докладывал, что на отдельных участках фронта все еще происходят столкновения с недобитыми гитлеровскими подразделениями, но советские войска вкупе с союзниками скоро погасят последние очаги
