Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
был дан большой праздник у французского посла, где я встретил много своих знакомых. Меня чествовали повсюду; по распоряжению императора г‐н Канкрин вручил мне 20 тысяч рублей вместо 10. Сегодня утром я вновь был при дворе, по случаю дня рождения императрицы. В часовне звучала замечательная музыка. Интерьер помещения еще более великолепен, чем Версаль. Императрица пригласила меня к себе и на сегодняшний вечер, в то же время меня снова пригласили отобедать с императорской семьей. Не было никого из иностранцев, не приглашен даже Массов34. У императора самые обходительные манеры: «Прежде всего должен поблагодарить Вас, что приняли мое приглашение; едва смел надеяться на это». Затем он поинтересовался, носит ли еще тюрбан [Фридрих фон] Ансильон35. Я сказал ему, что его империя равна по пространству Луне. [В ответ]: «Если бы она была на три четверти менее, то управлялась бы более разумно». Отвечено со вкусом, как по мне. Сегодня он снова много говорил со мной о тебе и твоей семье. На Неве сегодня начался ледоход. Зима все еще настолько чувствительна, что г‐н Канкрин собирается отпустить нас в путешествие лишь через 15–20 дней. Здоровье мое блестяще. Зайферт очень услужлив. Ни единого гвоздя на экипажах не сломано. Тысяча дружеских приветов. Обнимаю домочадцев*.
А. Гумбольдт
Вильгельму
Петербург, [28 апреля] (10 мая) 1829 г
Благодарю сердечно, дорогой брат, за твое любезное письмо, которое, однако, принесло печальное известие о смерти замечательного Эйхлера36. Мало найдется известий, которые бы огорошили меня больше, чем это! Как рано он ушел! Да и Руст37 уже на пороге смерти, почти наперегонки с ней. Как меняются стремительным вихрем обстоятельства человека. Эйхлер был поистине другом семьи и дома, благородного характера и постоянства во мнениях. Так уходят лучшие. Мои успехи в здешнем обществе не передать словами. Все, что есть благородного и ученого, вращается вокруг меня. Едва ли возможно вообразить себе большее внимание и достойное гостеприимство. Почти каждый день я обедал в самом тесном кругу (на четыре персоны) с императорской семьей, каждый вечер в милом непосредственном общении у императрицы. Наследник престола дал мне обед, «чтобы можно было потом вспоминать о нем». Молодому великому князю велели попросить мой портрет, акварель, которую должен исполнить художник Соколов38. В Генеральном штабе военный министр Чернышев39 распорядился передать мне собрание всех изготовленных там карт. Каждый начальник департамента изъявлял свою готовность к услугам мне.
Заведения и коллекции и правда чрезвычайно богаты. Канкрин умен и энергичен. Экипажи очень хороши – каждый стоил правительству по 1200 наших талеров. Деньги везде предлагают как сено, желают предупредить каждое пожелание.
Полагаю, мы тронемся в путь 18 или 19 мая (все по новому стилю), потому что экипажи будут готовы только 16 мая, везде пока лежит снег и ни следа растительности. Надеемся добраться до Тобольска, Киргизской степи и Оренбурга. Шёлер разместил нас с большим удобством. Сам он, очевидно, отбудет еще до нас, около 15 мая, в Берлин. По поводу писем прошу тебя все их, включая те, которые адресованы Розе и Эренбергу (их обоих тут хорошо приняли), послать во франкированном конверте по адресу тайного придворного советника и почт-директора Гольдбека40 в Мемель. Он по моей просьбе перешлет их сюда русскому почт-директору Булгакову, который всегда знает, где мы находимся. Прошу лишь позволить мне оплатить расходы через твоих людей, в противном случае мне придется искать другие пути. Инструмент у Гамбе41 я заказал два года назад, и хотя теперь он мне не нужен, я все же должен за него заплатить. Поэтому прошу тебя, дорогой брат, выплатить по моему счету всю сумму в 2100 франков Гамбе в Париже через Мендельсона42. Г‐н Лео (агент Мендельсона в Париже) знает адрес Гамбе. Я имею довольно надежды перепродать теодолиты Гамбе здесь. Прошу тебя также возместить расходы на микроскоп по моему счету в должном порядке Мендельсону. Я уже писал тебе, как часто и с большой симпатией императорская семья поминает тебя, Гедемана и всех твоих дочерей. Сердечный привет дорогим домашним. С братской любовью и неизменной благодарностью, твой
Алекс. Гумбольдт
Адрес отныне следующий: фон Гумбольдту в Петербург, через Его Превосходительство г-на Булгакова43, государственного консула и обер-почт-директора
Вильгельму
Петербург, 7 (19) мая 1829 г
Твое любезное письмо из Тегеля от 6 мая в 1 час ночи сердечно тронуло меня, дорогой Вильгельм. За последние годы мы особенно душевно сблизились, так что все важное и нежное, исходящее из глубин твоего сердца, наполняет меня участием и трепетом. Я совершенно могу чувствовать твое нынешнее положение и очень хорошо понимаю, как перед лицом человеческих немощей и скуки общества самым завидным положением тебе должно казаться полное отрешение, и как (в самой гуще Парижа и Лондона) в тебе должна была развиться эта тяга к одиночеству. Тегель с его памятью об усопшей и свойственной ему атмосферой может дать тебе все, что ты можешь пожелать. Если останешься на зиму, а я, как предполагается, вернусь в ноябре благополучно обратно, то безусловно готов каждые две недели делить с тобой по несколько долгих ночей. Если видеть в природе не предмет исследований, а возвышенное, умиротворяющее и целительное для нашего духа, то самые обычные вещи – дуновение голубого неба, колеблющаяся поверхность воды, зелень деревьев – представляются единственно действенными силами. Того, что составляет индивидуальность местности, в таком состоянии духа следует избегать, это может даже мешать, когда тихое любование природой должно сопутствовать свободному ходу наших чувств и идей как бы неосознанно, незаметно.
Но и вполне одобряя твои планы затворничества в Тегеле, я бы желал, дорогой брат, по соображениям твоего столь драгоценного для нас здоровья, чтобы ты время от времени, ради научных ли задач или чтобы увидеться с находящимися вдалеке от тебя детьми, посещал Лондон (и Шотландию), Италию (Сицилию) или даже утихомирившиеся к тому времени Афины44.
Я до сих пор имел все основания быть довольным претворением своих планов. Благополучное исполнение их и любезность превзошли мои ожидания; о настоящем наслаждении же природой в столь однообразных землях, где сосновые леса тянутся, вероятно, вплоть до Азии и где любопытство удовлетворяют разве что языческие формы (башкиры и грязные [черные/кара] киргизы)45, говорить не приходится. Помимо того, некоторая часть прочего удовольствия скрадывается самим гостеприимством, наплывом любопытствующих, постоянной необходимостью показывать себя. Меня таскали тут с 8 утра и вплоть до глубокой ночи из дома в дом, мне хочется вдохнуть воздуха свободы
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
