— Ну ладно, надо вылить пойти.
— Погоди… — Василь Дмитрич, а для нее еще с института просто Вася-дурася, артистично пошевелил бровями, — давай… За праздничек?
— Дурася! Ты меня провоцируешь! – рассмеялась Аглая, — мы тут, вообще-то, надзорный орган…
— Да уже все по углам расползлись! И, к тому же, я не сейчас предлагаю, а потом, когда всех по домам распинаем.
Идея была заманчивой.
Рабочий день, начавшийся с расстройства, несмотря на вполне его милое продолжение, все же вызывал напряжение.
— Давай, — решительно кивнула Аглая, — разгоняй всех. А я за томатным соком. «Кровавую Мэри» сделаем.
— А пить из чего? – задумался Василь Дмитрич, — у тебя же шаром покати… Только кружка твоя двухведерная…
— Давай из пробирок, как раз у меня чистые есть, — предложила Аглая.
— А что? Вполне аутентично, — одобрил Василь, — давай. Машину тут брошу. Только Сашке напишу сейчас, чтоб заехала за мной…
На том и порешили. Василь пошел звонить жене, а Аглая поплелась к себе за соком и пробирками.
По пути она с удовлетворением разглядывала украшенные паутиной с пауками, какими-то осенними ветками, кровавыми разводами , горящими тыквами и прочей праздничной дребеденью коридоры, слушала далекие грустные вопли не желающих расходиться студентов, к которым Василь Дмитрич применял строгий преподавательский авторитет, и улыбалась. Вечер обещал быть приятным. Поймала свое отражение в темном оконном стекле, поправила рассыпавшиеся по плечам кудри.
Красивая. Все еще красивая. И вполне себе девушка.
Ведьмочка, как звал ее тот веселый раздолбай, которому она удачи пожелала когда-то…
7Савин от неожиданного, хотя, учитывая ситуацию, вполне логичного вопроса сначала заимел легкий шок, а затем предусмотрительно затормозил.
И на всякий случай расстегнул пиджак.
Серебряных пуль у него не водилось, но , судя по данным кинематографа, обычные должны нечисть по крайней мере затормозить…
Так, что там еще-то?
Чеснок… Нет, это на вампиров.
Серебро… Крест! Крест – это на всех… Но у него креста отродясь не водилось…
Круг оберегающий? Как у Гоголя? Черт…
И тут женщина громко расхохоталась:
— Все, не могу больше! Савин, у тебя на редкость придурковатое выражение лица!
Савин все же лапнул кобуру.
Чисто машинально, на автомате.
И уставился на рыжеволосую ведьму во все глаза. В коридоре был полумрак, но теперь, когда была возможность присмотреться…
Зеленые глаза, всегда искрящиеся легкой безуминкой, сладким таким пороком…
Рыжая копна волос, таких длинных… Они были короче, когда он видел ее последний раз.
И грудь была меньше. Определенно.
Образ дерзкой веселой девчонки, который, как оказалось, не стерся из памяти, тревожил где-то далеко, на подсознании, постоянно, наложился на сегодняшний – молодой роскошной женщины, хитрой, коварной и… соблазнительной.
Очень соблазнительной. Очень.
Настолько, что Савин не сразу это осознал даже.
Женщина тем временем фыркнула совсем по-девчоночьи, разглядывая по-совиному вытянувшееся лицо генерала:
— Ох, ты вообще не поменялся, вечно удивленная рожа…
— Э-э-э… — Савин, наконец-то отмер, — Аглая?
— Аглая, Аглая, — весело подтвердила женщина, и эхо загуляло по пустым коридорам : «Ая! Ая! Ая!»
Аглая прислушалась, кивнула чему-то, потом подошла ближе, звякнув пробирками, по-свойски закрыла распахнутый генеральский рот:
— По чью душу здесь, Савин? И кто ты сейчас? Майор? Или все еще капитан?
— Генерал…
— Ого! – гулко расхохоталась ведьма, и эхо с огромным удовольствием подхватило ее смех, множа его и делая громче и громче, — целый генерал! Ну что, генерал… — тут Аглая шагнула мимо него, к соседней двери, открыла ее своим ключом, — пошли, крови тяпнем за встречу?
Пробирки в ее руках согласно звякнули, а Савин шагнул следом , словно за веревку привязанный телок, не отрывая взгляда от рыжих волос и аппетитного зада, упруго подпрыгивающего при ходьбе.
Его в этот момент вообще ничего не тревожило и не занимало, кроме женщины, манящей в темную пасть комнаты…
8«Вот тебе лишнее подтверждение твоей ведьмовской натуры, — ошарашенно подумала Аглая, осматривая худощавую, ладную фигуру Савина, в полутьме коридора кажущуюся слегка инфернальной, — словно до этого их было недостаточно…»
Савин смотрел на нее так, словно привидение увидел, и явно не узнавал.
Аглая, вынырнув из первой оторопи, неожиданно почувствовала поочередно: недоумение, ярость… И азарт.
Он ее не узнал! Этот жестокий разгильдяй, в свое время занимавший все мысли малолетней дурной ведьмы, казалось, въевшийся под кожу настолько, что до сих пор иногда его во сне видела… Не узнал ее! Ах, он!..
Ну ничего… Сейчас узнает.
Шутка про кровь получилась сама собой. И оказалась крайне удачной. Аглая вволю налюбовалась на совиные глаза Савина и его разинутый рот, а затем все же не выдержала, сломала игру.
Хотя… Может, и правильно не стала нагнетать, хотя соблазн был велик.
Аглая помнила его горячий нрав и знала, что Савин мог на нервяке и за оружие схватиться. В молодости-то у него кулаки не задерживались…
Какой он был горячий, Боже, Боже… Весь, казалось, состоял из пламени греховного, дьявольского. Смотреть же невозможно было, не облизываясь!
Лучший парень во дворе, самый красивый, самый крутой…
Все мелкие ссыкушки по нему сохли. И Аглая – в их числе. У них же, получается, всего года три разницы… Да, если ей вот-вот стукнет… Ох, ладно, не стоит о грустном… А то опять утреннее настроение вернется… Надо же, одним только словом так испоганить день!
Женщине совсем не обязательно быть ведьмой, чтоб испортить другому карму. Достаточно искреннего желания. Ей ли нет знать…
Аглая прекратила смеяться, мимоходом поставила на место упавшую челюсть Савина и… Пригласила к себе.
Утро было плохим, день тоже не порадовал… Но вечер и ночь – время ведьм.
И ей никто не сможет испортить удовольствие.
Мелькнул в голове Вася-дурася, который, как прям чувствовала Аглая, сейчас вовсю отбивался от жены по телефону. Она мимоходом пожелала ему не отбиться.
