гигантов. Обычно в биографии короля эти события скромно называются «наиболее успешной охотничьей экспедицией в Непал»[51]. И все.
Но в тот день даже мысли об охоте не приносили королю успокоения. Хотя это действовало всегда, но не сегодня. Каждый раз откуда-то подсознательно, из глубины прожитого, при воспоминаниях об охотничьих удачах возникал образ человека, который все чаще будоражил его душу. И это был его партнер по многочисленным совместным охотам, дорогой кузен Никки. Так, и только так называли Николая II его многочисленные родственники, начиная со знаменитой бабушки королевы Виктории[52]. А вспомнить было что…
И Георг V, и Николай II, по многочисленным свидетельствам современников, были заядлыми охотниками. Британский монарх очень много времени посвящал охоте и чрезвычайно гордился своими успехами на этом поприще. Так, когда ему удалось добыть трофейного оленя — наиболее крупного из всех, когда-либо убитых на охоте в поместье у замка Абергелди,[53] — он не мог удержаться, чтобы не похвастаться этим в письме к одному из друзей. Но особенно королю нравилось охотиться на пернатую дичь. Эта увлеченность монарха добычей диких животных и птиц вызывала раздражение даже у его именитых гостей, один из которых в сердцах заявил, когда его спросили о времени, проведенном в королевской резиденции Балморал: «Куропатки, куропатки, куропатки — и так целый день»[54].
Однако даже для Николая II столь глубокое погружение в процесс охоты его британских родственников оказалось чрезмерным. «Дядюшки[55] хотели затянуть меня на охоту на grouse [англ. — куропатка]. Но это провалилось из-за погоды». Несколько удачнее обстояло дело с крупной дичью, правда, не для всех: «Для меня охота была неудачна, — пометил Николай II в своем дневнике при посещении Балморала в сентябре 1896 г., — стрелял, но олени проходили слишком далеко. Завтракали на воздухе, погода стала лучше. Всего убито 11 оленей»[56].
Вполне возможно, Георг V сам сознавал порочность своей страсти к убийству дичи, когда в конце одного из своих писем к другу, где рассказывал об охоте на оленей, указал: «Сожги эту макулатуру, как прочитаешь»[57]. Но верный подданный не исполнил просьбы короля, и свидетельство неуемного охотничьего азарта монарха дошло до наших дней.
Должен признаться, я сам с детства пристрастился к охоте. Самым большим наказанием для меня, когда я учился в младших классах, был отказ отца взять меня с собой на охоту. Мое горе не знало предела. Но и мне совершенно не понятна эта жажда массового убийства у Георга V. Я никогда не стрелял по копытным, поскольку уже много лет не ем красного мяса, не охочусь на глухарей, ибо это древняя оседлая птица и стрелять ее для меня — все равно что палить в соотечественника, но я очень люблю охоту на гусей. Мне приходилось добывать их на массовом пролете далеко за Полярным кругом на севере, где стаи идут непрерывно, но я никогда не видел, чтобы мои товарищи по охоте, как и я сам, добывали более десятка птиц: больше и не обработать, и не унести. Потом просто перестаешь стрелять и любуешься этими прекрасными творениями природы. А убивать сотнями — для меня это проявление не совсем здоровой психики человека. Вряд ли Георг V участвовал в мясозаготовках. Никакое количество слуг не смогло бы переработать сразу тысячи гусей в полевых условиях. Значит, убийство вершилось исключительно ради самого процесса убийства. Это приносило королю удовольствие, а может быть, и наслаждение. В такие моменты он переживал состояние душевного экстаза. И в этом суть всей структуры моральных ценностей Георга V — безжалостного ко всем, кроме себя…
Все эти картинки прошлого будоражили воображение Георга V, мешая ему отвлечься. Круг замкнулся. И королю пришлось подчиниться…
Совладав с эмоциями, Георг V послушно протянул руку Сокольникову. Могу только догадываться, что творилось на душе у короля, но внешне все было вполне пристойно. Последовало рукопожатие, и монарх со свитой проследовал дальше. Церемония прошла буднично, даже рутинно-скучновато. Ничего не случилось, гром не грянул. Удручающая монарха миссия была выполнена.
Вскоре, выждав для сохранения чувства собственного достоинства месяц, капитулировала и королева Мария, которая, не в силах уклониться от обязательного дворцового протокола, приняла в Букингемском дворце советского дипломата с супругой[58].
Как проходила эта церемония, мне не известно. Но могу предположить, что не сильно отличалась от того, как королева принимала нового советского посла Майского. «Учитывая опыт моего предшественника Г. Я. Сокольникова, когда английская королева в течение более месяца „забывала“ принять его жену, я опасался каких-либо осложнений, — вспоминает И. М. Майский. — Однако на этот раз все обошлось гладко». На следующий день в Букингемском дворце: «Женщины гораздо эмоциональнее мужчин. Поэтому королева Мэри, вынужденная „принимать“ советского посла и его жену, не сумела, подобно королю Георгу, скрыть свои чувства. Король, по крайней мере, внешне был корректно любезен. Королева даже внешне была холодно враждебна. Она встретила нас, стоя в своем будуаре, и даже не пригласила сесть. Во время разговора она смотрела на стену поверх наших голов. Да и что это был за разговор! Он состоял из двух ничего не значащих фраз и продолжался не более двух минут. Затем королева поспешила сделать прощальный поклон. Нам тоже незачем было задерживаться»[59].
Надо сказать, неприязнь королевы Марии к большевистским дипломатам совершенно не распространялась на поставляемые из СССР ювелирные изделия хорошего качества, которые королева просто обожала. При этом ее не смущало происхождение украшений. В 1925 г. советское правительство, крайне нуждавшееся в иностранной валюте, отправило для продажи в Англию множество драгоценностей, принадлежавших фамилии Романовых. Королева Мария приобрела очень многие из них, в том числе коллекцию пасхальных яиц работы Фаберже. Среди ювелирных изделий, вывезенных в Англию на продажу, был по крайней мере один предмет, похищенный из петроградского дворца великой княгини Ольги Александровны, находившейся тогда, кстати, в Англии. Но его цена оказалась слишком высока даже для английской королевы. Это один из свадебных подарков великой княгини — изысканный веер, отделанный перламутром и усыпанный алмазами и жемчугами[60]. В общем, маленькие женские слабости. И никакой политики.
Воздадим должное и Сокольникову. С момента той памятной для него церемонии в королевском дворце вел он себя соответственно, ибо, проявляя должное почтение, твердо помнил программную установку Политбюро: «Деловые разговоры о возможных заказах при условии возобновления дипломатических отношений и соответствующей финансовой базы… вести независимо от результатов политических разговоров»[61]. К тому же налаживание деловых отношений с Лондоном на практике означало и нормализацию контактов с его доминионами — Канадой, Австралией, Новой Зеландией, Южно-Африканским Союзом (по сути с ЮАР), Ирландией и Ньюфаундлендом, странами, весьма важными для
