к чертям не рвануло, мне нужно было сбросить стресс. Лет с одиннадцати я знал только один безотказный способ…
— Не хочу-у-у.
— Потом операция. Долго не сможем…
Зачем я это озвучил? Стоило представить, что совсем скоро ее разрежут и выпотрошат… В глазах темнело от ярости. На секунду остановился, коснулся приоткрытым ртом яростно пульсирующей вены на виске и сделал несколько судорожных вдохов. Пусть… Что угодно. Лишь бы жила. Я же без нее… Я… не представляю. Сам сдохну.
— Уверена, ты найдешь способ.
— Заткнись.
Вере было много позволено. Точно, больше, чем всем остальным. Но порой она так близко подходила к черте моего терпения, что и ее приходилось осаживать.
— Чего это? — глумилась она. — Думаешь, твои бляди не справятся?
Ошибка, которая стоила мне всего…
— Нет никаких блядей. Хватит!
Я прошелся пальцами по крепкому подтянутому животу, опустился между ног. Коснулся возбужденного бутона и осторожно скользнул по увлажнившимся пухлым складкам. Мне все чаще хотелось провести там языком. Но как только доходило до дела, я наталкивался на непреодолимый внутренний блок. В ушах звенели идиотские, вбитые в башку предрассудки — типа, так делают только опущенные. Меня сформировали улица с присущими ей довольно специфическими понятиями и солдафон-отец, все воспитание которого сводилось к кнуту без пряников.
Отогнав преследующие меня картинки, я закинул ногу Веры себе на бедро и с силой в нее толкнулся. Все случилось быстро. Шум крови в ушах, теснота, жар, пошлые звуки проникновения и шлепки тела о тело. Оргазм накатил откуда-то из центра поясницы и взорвался в голове, вынося за пределы сознания муторные мысли. Это мне и было нужно. Пусть и краткосрочное, но облегчение. Покой как приход от наркоты…
Когда отец напивался и в очередной раз начинал последними словами ругать власть, которая развалила армию, я закрывался в туалете и дрочил до кровавых ладошек. Потом только узнал, что это был невроз навязчивых состояний. Аварийный сброс напряжения, ага. Кто-то ногти грыз, кто-то резал руки, а я гонял лысого.
— Ты куда?
— В душ. Я вся грязная.
А ведь ничего на самом деле грязного я с ней не делал. Того, что мне было так нужно, чтобы задушить скопившуюся тревогу. В начале наших отношений с этой задачей справлялись бляди, которые в больших количествах вертелись вокруг мужиков при деньгах и власти. Потом… Пришлось искать другие варианты. В общем, как-то я справлялся, значит, и теперь все как-то да будет. Еще одного залета Вера мне не простила бы. Да я и сам себе не простил бы теперь, когда знал, как дорого мне обойдется то, что я даже изменой-то не считал.
Вера сбежала, а я, недолго думая, двинул за ней следом. Дверь в ванную была открыта. Я сам убрал замки после одного неприятного случая, так что теперь ничто не мешало мне за ней наблюдать.
Красивая. Подтянутая. Попка, талия… Грудь — вообще атас. Именно она привлекла мое внимание, когда я впервые увидел Веру. И голос… Очень выразительный и переполненный отчаянием.
Я откинулся на столешницу и прикрыл глаза, позволяя памяти утащить меня в прошлое.
— Значит, хотите написать заявление о покушении на изнасилование?
— Не знаю, — развязному баску сержанта вторил нежный звенящий голосок. — Если так это называется.
— Леонид Васильич! Лё-ё-ёнь, прими у девушки заявление, — проорал дежурный.
— А что там?
— Чуть не изнасиловал ее, говорит, учитель, прикинь?
— Преподаватель, — поправила девочка, сникнув. Я был обучен читать людей. И если бы в дежурке сидели профессионалы, а не тупорылые разленившиеся идиоты, они бы и сами пришли ей на помощь. Все в ее позе свидетельствовало о крайней степени отчаяния. И это пробуждало заложенную в любом нормальном мужике потребность защищать. Но этих мудаков чужими страданиями было не пронять. Меня, если положить руку на сердце, тоже, но тут что-то дернуло:
— Я разберусь. С девушкой.
В ее красивых чайных глазах мелькнули облегчение и… испуг. Такая чувствительная, такая бесхитростная, что сумела меня по-настоящему заинтриговать. Я отступил в сторону, давая кудрявой пройти. Рассмотрел ее, наконец. Повел носом, втягивая ее аромат. От волнения Вера немного вспотела — и ее запах раскрылся полностью, волнуя чистотой, которая страшно меня манила, как и всякого по уши извозившегося в грязи.
— Может быть, чаю?
Вера кивнула. На ее лицо вернулись краски — очаровательный нежный румянец.
— Начнем? Основные моменты я понял. Но в заявлении все надо изложить подробнейшим образом.
— Хорошо, — покладисто кивнула она. Все более ею очаровываясь, я спросил:
— Значит, вы учитесь на первом курсе биофака? Как вас угораздило?
Конечно, это не имело никакого отношения к заявлению. Зато позволяло изучить объект моего внимания чуточку лучше. Вера охотно повелась на мой интерес, начала с жаром рассказывать о своих увлечениях, а потом, видно, что-то в своей головешке сложив, осеклась и, еще больше покраснев, попросила вернуться к заявлению, потому что ей, видите ли, нужно было успеть подготовиться к контрольной. К контрольной, мать его. Ну, разве я не счастливчик?
— Конечно, — кивнул. — На чем мы закончили? Ах да, гражданин Бутанов осуществил действия… Какие действия, кстати?
Стоит ли говорить, что к тому моменту я все уже и так понял. Но мне важно было услышать подробности от нее, чтобы достичь нужного уровня агрессии, когда придет черед расквитаться с ее обидчиком.
Рассказ Вере дался нелегко. Может, я бы на том и остановился, если бы она в запале вконец не разоткровенничалась:
— Я просто не хотела, чтобы мой первый раз случился так…
И вот после этих слов у нее не осталось ни единого шанса. Потому что во мне проснулось странное, незнакомое прежде чувство собственничества к другому, почти незнакомому человеку. Какая-то непреодолимая до него жадность. Необъяснимый болезненный интерес.
Мужик во мне встал в стойку, принюхался и взял след.
— Так я могу идти?
— Конечно. И ничего не бойтесь.
Я правда хотел ее отпустить. Не навсегда, конечно, лишь давая себе время обмозговать случившееся. Но стоило Вере выйти, как я, перечеркнув все свои планы, пошел за ней. Предложил подвезти, а когда мы были почти у цели, свернул к ресторану. Что эта девочка станет моей женой, я понял еще до того, как нам принесли закуски.
Дверь душевой кабинки хлопнула, возвращая меня в реальность. Я оторвался от столешницы, потянулся за полотенцем и сам обтер жену.
— Ты понимаешь, что это абсолютно ненормально?
— Что именно?
— То, как ты со мной нянчишься. Я, конечно, понимаю, что больше не с кем, но…
Не давая договорить, зажал ее рот ладонью. Повернул к зеркалу, поймал обжигающий ненавистью взгляд:
— Хватит. Завтра рано вставать, так
