Брендан подошел к единственному окну ризницы, глубоко врезанному в стену. Его стекла были не менее пыльными, чем вся комната, он прочистил маленькую дорожку и выглянул наружу. Увидел кладбище с кучкой могильных камней, неправильными ромбами выделявшимися на снегу, а вдалеке, на фоне серого неба, конические склоны холма Коутс-Фелл.
— Опять пошел снег. — Он машинально сосчитал, сколько могил украшены веточками падуба, красные ягоды блестели на фоне остроконечных зеленых листьев. Семь могил. Зеленые ветки, должно быть, привезли утром приехавшие на венчание гости, поскольку даже сейчас венки и ветки лишь слегка припорошило снегом.
— Викарий, должно быть, куда-то отлучился еще утром. Да задержался по какой-то причине.
Тайрон подошел к Брендану, стоявшему у окна. За их спиной Хогарт растоптал окурок на полу.
Брендан зябко поежился. Хотя отопительная система работала в церкви на полную мощь, в ризнице стоял невыносимый холод. Он дотронулся ладонью до стены. Она была ледяная и влажная.
— Что там делают мама с папой? — спросил он.
— О, мама немного нервничает, но пока все еще уверена, что этот брак послан тебе небесами. Женится первый из ее сыновей и, слава богу, отхватил себе невесту из местной знати, только бы священник поскорей явился. Зато папа поглядывает на дверь, словно ему все надоело.
— Он много лет никуда не выезжал из Ливерпуля, — заметил Тайрон. — Вот и занервничал.
— Нет. Просто чувствует, кто он такой. — Брендан отвернулся от окна и посмотрел на братьев. Похожи на него — не отличишь. Мощные покатые плечи, орлиные носы. Волосы ни светлые, ни темные. Глаза ни голубые, ни зеленые. Челюсти ни широкие, ни узкие. Все они, со своими неприметными лицами, очень годились на роль потенциального киллера из сериала. Приблизительно такой была и реакция Таунли-Янгов, когда они увидели всю семью жениха — словно оправдывались их самые худшие ожидания, сбывались самые ужасные сны. Так что Брендан не удивлялся, что его отец поглядывал на дверь и считал минуты, когда наконец сможет сбежать. Сестры, вероятно, испытывали то же самое. Он даже слегка им позавидовал. Час-другой, и все закончится. А для него кошмар только начинается. Возможно, на всю жизнь.
Сесили Таунли-Янг согласилась на роль главной подружки невесты, своей кузины, потому что так велел ее отец Ей совсем не хотелось приезжать на эту свадьбу. У них с Ребеккой никогда не было ничего общего, кроме родственных уз. Обе — дочери сыновей тощего фамильного древа.
Она никогда не питала симпатии к Ребекке. Во-первых, они не имели общих интересов. Для Ребекки не было большей радости, чем объехать четы-ре-пять конских базаров, потолковать про высоту в холке и, приподняв резиновые лошадиные губы, пристально посмотреть на жуткие желтые зубы. Она постоянно таскала в карманах кусочки яблок и морковки, как носят мелочь, проверяла копыта, мошонку и глазное яблоко с таким интересом, какой большинство женщин уделяют одежде. Во-вторых, Сесили устала от Ребекки. Двадцать два года она терпела дни рождения, пасхальные, рождественские и новогодние семейные мероприятия в имении ее дяди — и все ради фальшивого семейного единства. Все это перемололо в песок даже те крохи привязанности к старшей кузине, которые могли бы таиться в ее душе. После нескольких бешеных выходок Ребекки она старалась держаться от нее подальше, если они оказывалась под одной крышей более чем на четверть часа. В-третьих, она находила ее нестерпимо тупой. Ребекка ни разу в жизни не сварила яйцо, не выписала чек и не убрала постель. Ее ответ на любые жизненные проблемы, даже самые пустячные, был неизменным — «Папа все уладит». Именно эта ленивая зависимость от родителей была ненавистна Сесили.
Даже сегодня папа уладил все проблемы в наилучшем виде. Они выполнили все, что от них требовалось, и терпеливо ждали викария на оледеневшей, запорошенной снегом северной паперти, притопывая ногами, с посиневшими губами; гости в это время переговаривались и шуршали одеждами внутри церкви, в зелени падубов и плюща, удивляясь, почему не зажжены свечи и почему не играют свадебный марш. Так они прождали целых четверть часа, снег уже развесил в воздухе собственную подвенечную вуаль. Наконец, папа помчался через дорогу и яростно забарабанил в дверь домика викария. Когда меньше чем через пару минут он вернулся, его обычно красноватая кожа побледнела от ярости.
— Его нет дома, — рявкнул Сент-Джон Эндрю Таунли-Янг. — Эта безмозглая корова, — так он называет экономку викария, догадалась Сесили, — сказала, что не застала его дома, когда пришла утром, если ей можно верить. Бестолковая, маленькая дрянь… — Его руки в сизых перчатках сжались в кулаки. Цилиндр на голове задрожал. — Заходите в церковь. Все, быстро. Не стойте на холоде. Я разберусь с этой ситуацией.
— А Брендан здесь? — с опаской спросила Ребекка. — Папочка, может, Брендана тоже нет?
— Все тут. Осчастливили нас своим присутствием, — ответил отец. — Вся семейка. Как крысы, не желающие покидать тонущий корабль.
— Сент-Джон… — пробормотала его супруга.
— Заходите внутрь!
— Но люди меня увидят! — завыла Ребекка. — Увидят невесту!
— Ох, бога ради, Ребекка. — Таунли-Янг скрылся в церкви еще на две ужасно холодных минуты, затем вернулся и объявил: — Можете подождать внутри колокольни. — И снова отправился на поиски викария.
Их ожидание продолжилось внизу колокольни; они стояли, скрытые от гостей воротами из орехового дерева, за пыльными и затхлыми занавесями из красного бархата, настолько выношенными, что сквозь них просвечивали огоньки церковных свечей. Они слышали нараставший озабоченный ропот, рябью пробегавший по толпе. До них доносилось беспокойное шарканье ног. Открывались и захлопывались псалтыри. Играл органист. Под их ногами, в подземелье церкви стонала отопительная система, словно измучившаяся роженица.
При этой мысли Сесили задумчиво поглядела на кузину. С трудом верилось, что Ребекка нашла дурака, который согласился пойти с ней к алтарю. Несмотря на богатое наследство в будущем и на то, что она уже стала владелицей чудовищного Коутс-Холла, в который молодожены и удалятся в брачном экстазе, когда кольцо займет место на ее пальце, а брачный союз будет скреплен подписями, Сесили не представляла, каким образом деньги — не важно, насколько большие — или рассыпающийся от старости викторианский особняк — не важно, насколько реально его потенциальное возрождение — смогут побудить какого-нибудь беднягу обречь себя на всю жизнь на общение с Ребеккой. Но как… Она вспомнила, как утром ее кузина пошла в туатет, ее там рвало, раздалось ее пронзительное «Неужели так будет и дальше, как в это проклятое утро?». Мать утешала — «Ребекка, прошу тебя… гости в доме…» Снова голос Ребекки: «Наплевать мне на них! На все<наплевать! Не трогай меня, отстань». Хлопнула дверь. По верхнему коридору раздались бегущие шаги.
Залетела? Сесили размышляла над этой новостью все время, пока старательно наносила косметику и слегка румянила скулы. Больше всего ее удивляло, что какой-то мужчина лег с Ребеккой в постель. Господи, раз уж такое случилось, значит, возможно все, что угодно. Теперь, в колокольне, она поглядывала на кузину, ища в ее облике общеизвестные признаки, подтверждающие ее догадки.
