немного твоей кожи.
Леда сморгнула слезы и выронила ножнички на левую руку. Тонкая, медно-серебристая, в самом деле похожая на паутину нить тянулась прочь из механодепо, петляла по улицам, ныряла под ветви, а потом бежала к воротам, и дальше, и дальше…
Леда не помнила, когда впервые увидела такую нить. Они всегда окружали ее – проступали, стоило чуть склонить голову и прищуриться. Но она помнила, когда узнала, что с ними можно делать. Когда слушала рассказы Старателя в далеком туманном городе.
Леда поднялась, схватила сумку и поспешно натянула перчатку. Пальцы болезненно пульсировали, зато теперь она знала, куда отправился механог. Туда, куда сама Леда никогда и не думала возвращаться.
– Буду должна, Жоррар! – крикнула она через плечо.
Тени снова облепили Леду, едва она ступила под ветви, и обнимали до самого шпиля. Они оставались с ней и наверху, когда она спешила по трапу, нервно приподняв плечи. И внутри, на скамье в самом центре корабля: почти все остальные пассажиры приникли к окнам, и Леда осталась наедине со своими мыслями, со столичными тенями и с будущим, которое плавно превращалось в прошлое.
В почтовом экипаже Леда соседствовала только с мешками писем и парой посылок, устроившихся в основании сиденья. Она перевела взгляд со спрятанных под перчатками рук на один из ящичков у ног. На нем чернела печать – почти выцветшие стрекозиные крылья. Универсальное обозначение: «Хрупко».
Дорога тут же напомнила о том, что она ведет во всеми забытый городок, и Леда спешно ухватилась за спинку сиденья. Ящик подпрыгнул вместе с ней и весело звякнул – будто его содержимое радо было освободиться от оков знака «Обращаться осторожно». Леда выдохнула и разжала ноющие пальцы. Часть деревянного сиденья осталась у нее в руке, и она несколько секунд пялилась на него, пытаясь понять, что случилось. Ну конечно. Только она могла попасть в кораблекрушение на суше.
«Не в первый раз за последнее время», – прошелестел внутренний голос. Леда сглотнула и прикрыла на секунду глаза, словно это могло спасти ее от того, что произошло. Что происходит. И что наверняка будет происходить, потому что теперь она не только не сможет вернуться в Цех, теперь она…
Экипаж снова тряхнуло, и Леда не успела схватиться за что-нибудь устойчивое – в руке она все еще сжимала отломанный кусок декора. Если бы не плотные слои юбок, на коленях зацвели бы синяки, а так Леда наверняка отделалась злобными полосками, которые вскоре исчезнут. Спрятав ругательство в рваный выдох, она подняла голову и вгляделась в узкую прорезь над головой кучера. Да что такое? Пейзаж не изменился: все та же удручающая серость без конца и края. Разве что…
– Уже приехали? – выдохнула Леда куда-то в угол экипажа, где из-под темно-синей обивки грустно выглядывали мягкие внутренности.
Интересно, что там с хрупким ящиком? На таких сухопутных волнах выжить непросто, даже если у тебя на боку красуется защита от небрежного отношения. Защита эта работает только с теми, кто знает, что стрекозиные крылья – не случайный рисунок, а указание. Но уж хозяин почтового экипажа должен в таком разбираться?
Леда опустила взгляд, чтобы ненароком не наступить на ящик и на мешки с письмами, один из которых расплескал содержимое по сиденьям и полу. Почти прилипнув к двери, она нашарила рычаг правой рукой – левая все еще ныла, особенно в такой мороси, – и открыла створку. Та распахнулась с легким скрипом, и Леда чуть не выпала наружу, прямо в…
…туман.
Он стелился покрывалом – так низко, что в нем тонула дорога, и поля, и песок. Только скалы, на пороге которых рос городок Леды, еще держались, пусть и были такими блеклыми, словно туман вытянул из них все и так немногочисленные цвета. Он всегда так выглядел? Как ни пыталась, Леда не могла вспомнить: в ее голове родной город всегда был немного расплывчатым, но не из-за тумана же? Она покинула эти края уже сколько… шесть лет назад? Семь? За такой срок можно забыть и более яркие улочки. И более приятные моменты тоже.
Леда оглянулась: тракт позади экипажа казался нарисованным. Все, что не было подернуто дымкой, выглядело нереальным… Леда будто оказалась во сне. И не факт, что в своем собственном. Она многое бы отдала, чтобы все это оказалось сном.
– Почему остановились? – голос Леды утонул в тумане так же, как и всё вокруг, но возница ее услышал.
Он был невысоким и коренастым, наверняка выходцем из-за Хребта, – судя по ярко-рыжей бороде и фарлодскому имени – Нагрим. Он представился в самом начале пути и с тех пор не произнес ни слова. Сейчас борода его потускнела, словно туман в самом деле охотился на цвета.
– Т’ман, – буркнул он, словно это все объясняло, нырнул в экипаж и вытащил оттуда ящик со стрекозиными крыльями.
Несколько писем выпало следом за ним. Леда подняла их – струйки тумана, казалось, цеплялись за конверты, жаждали почитать чужие неведомые сплетни – и закинула обратно.
– Благ’д’рю, – мистер Нагрим проглотил несколько гласных и подтолкнул ящик ногой. Тот, к счастью, не издал никаких жалобных звуков. Леда подумала, стоит ли сообщить вознице о значении крыльев. Не оставит ли он ее тут, в тумане, за непрошеные ремарки? Вместо этого она расправила плечи и потянулась.
– И что, переждем?
Возница укоризненно глянул на нее – снизу вверх-вверх-вверх – и хмыкнул.
– Нет. – Он вытащил из экипажа сумку Леды и уточнил: – К’нечная.
Леда моргнула. Повернулась в сторону белесого моря, которое отделяло ее от города, а потом снова посмотрела на мистера Нагрима.
– Если на посылке нарисованы стрекозиные крылья, с ней нужно обращаться аккуратнее, – проговорила она, кивнув в сторону многострадального ящика. – Иначе могут запросить возмещение.
Мистер Нагрим посмотрел на ящик, прищурился, а потом пожал плечами.
– З’просишь?
Леда нахмурила брови.
– Я? С чего бы.
– Вот и cлавн, – емко выдал он и запрыгнул на свое место – с ловкостью, которой на первый взгляд от него ожидать не стоило.
Он не стал прощаться, а Леда не стала спрашивать, что ей делать. Рядом лежала посылка, которую в городке явно кто-то ждал, – судя по расплывающейся надписи, из которой Леда смогла разобрать только название населенного пункта. И этот кто-то наверняка неплохо ориентировался в местном тумане.
Леда перекинула через плечо сумку, с которой ее выпроводили за ворота Цеховой башни, и тоскливо глянула на еле заметные стрекозиные крылья.
Если бы не они, ей не пришлось бы ждать стоя.
Глава вторая, в которой Леда бредет в тумане
Чего она ожидала? Явно не того, что окажется посреди пустынного ничего рядом с посылкой, на которую не плевать, видимо, только получателю. Впрочем, последнее тоже было довольно спорным: время шло, а покрывало тумана оставалось все таким же непроницаемым.
Побережье, на памяти Леды, никогда не было таким тихим. И дело не только в море, которое всегда вздыхало, с шумом бросалось на скалы, шипело, съедая песок, и гремело бурями. Сухие деревья скрипели на ветру, который забредал в бухту и оказывался в ловушке. Высокая трава шелестела каждое межсезонье, летом к этому шелесту прибавлялся треск насекомых. Где-то далеко всегда завывали проржавевшие цепи заброшенного порта и вывески – те, которым посчастливилось остаться на месте. А еще колокольня…
Леда поежилась. Голос колокола всегда напоминал ей о темных часах: о катастрофах, наводнениях и смертях. В нем не было ничего успокаивающего, как в часовенном звоне Города-Грозди, или праздничного, как в переливах колокольчиков, вплетенных в гривы тянущих парадные платформы животных. Колокол в Инезаводи обещал разверзнувшуюся бездну – в земле, в море или в чьей-то душе.
Дрожь прокатилась по всему телу и осела в пальцах – пришлось сжать кулаки и выдохнуть, как учила Леду знакомая Рыбная. Несколько коротких выдохов, глубокий вдох и такой же глубокий выдох: первые, чтобы не проскочила и самая мелкая плотвичка, следующие – чтобы пропустить и левиафана. Все морские твари в этом уравнении были метафорическими, но Леда представляла их с почти нелепой ясностью. Может, все дело было в том, что море никогда не покидало ее, даже в столице, уютно устроившейся в стороне от соленых шквалов, на солнечном плато. В Инезаводи солнце было
