с избытком нам дал.
Доверье Его мы же не оправдали,
Но с нашим народом Он не прогадал.
Ведь выбери Бог в свой народ кто попроще,
Того, кто далёк от досужих интриг,
Послушен как робот, на бога не ропщет -
То кто б вместо нас написал Книгу книг?
Да, мы согрешили, с другими богами
Якшались, нарушили Божий запрет,
Под ноги глядели, того ж, кто над нами
Не зрили, свой взгляд уперев в минарет.
За то, что нарушили мы слово Божье,
Ты предал нас в руки заклятых врагов.
Теперь же они нас хотят уничтожить
За то, что мы их почитали богов.
Но нашего рабства им мало сегодня,
Им идолов нужно своих вознести
На место Твоё, чтобы силой Господней
Чужие богатства лопатой грести.
Им нужно на весь мир накинуть уздечку,
Смирить тех, кто Божию славу куёт,
Из уст Твоих заповедь вырвать навечно,
И нас истребить как наследье Твоё.
Отверзть щелкопёров уста повсеместно
И тщетных богов прославленье начать
Им нужно затем, чтобы с Книги Завета
Стереть навсегда Моисея печать,
Царю поклоняться не духа, а плоти.
Лишь мы, иудеи, врагам в горле кость.
А нам говорят: слишком жирно живёте,
Устроим за это мы вам холокост.
Господь, не предай свой народ поруганью,
И сам не погибни от идолов рук.
Судьба иудеев в дни скорби на грани,
Воинственный дух укрепи Политрук.
Когда во всём мире один ты Владыка
Любого начальства и Царь всех богов,
Дай мужество мне, чтоб от львиного рыка
Царя мне не сбиться с прочувственных слов.
Их вложит в уста мои мира Правитель,
Как мне говорил Мардохей побратим.
Позору предай тех, кто правды гонитель,
На наших врагов царский гнев обрати.
Ты сердце царя на погибель исполни
Всех тех, кто сегодня преследует нас.
Назначь им возмездье по слову Господню,
И пусть Артаксеркс на то выдаст приказ.
Казнь наших гонителей — око за око -
Свершится задолго до судного дня.
Господь, помоги мне совсем одинокой,
Когда Ты всё ведаешь и про меня:
Пороков во мне отыскать невозможно.
А что до мужчин, раз на это пошло -
Гнушаюсь я всех необрезанных ложа,
И лишь Артаксеркс в их не входит число.
Известна тебе моя необходимость -
Чураюсь отличий моих и всегда
Снимаю с себя в час, когда нелюдима
Я спать ухожу без служанок одна.
Убор головной, как верховной царицы,
Меня раздражает, я вижу на нём
За блеском алмазов померкшие лица
Монахинь, что сосланы за окоём.
Я трапез Амана вовек не вкушала,
Вина не пила на царёвых пирах,
Не ела тайком не кошерное сало
И всё, что потом застревает в зубах.
О, Боже Всевышний, Господь Авраама,
На наших гонителей меч свой направь,
Спаси Твой народ от грядущего Хама,
От смерти спаси и от страха избавь!»
Глава 5. Есфирь вошла к царю
На третий день, молиться прекратив,
Одежды смертной горести и скорби
Сняла Есфирь и бросила в утиль,
К царю во двор готовилась войти
Во всей красе, старухою не горбясь.
Призвав на помощь Господа, она
Служанок двух тогда взяла с собою,
Чтоб платья шлейф за ней несла одна,
К другой, как в неге нежностью полна,
Она припасть могла бы головою.
Большую выгоду дают извлечь
Округлость плеч и прочая округлость,
Взгляд томный, чуть струящаяся речь…
Наживку ту проглотит рыба-меч,
Чем бы оно потом ни отрыгнулось.
Есфирь была прекрасна, как вино
Ей пост красы добавил, даже с гаком.
И лице было радостно, оно
Как бы любви исполненное, но
Сжималось сердце у неё от страха.
Вошла туда, где Артаксеркс сидел
Весь в золоте. От царских амуниций
Без кондиционера он вспотел,
От духоты совсем осатанел
И страшен был, с чего — не говорится.
От славы пламеневшее лицо
Следило за двором, что там творится -
Кто смел без разрешенья на крыльцо
Его ступить, какое дерьмецо…
И взгляд остановился на царице.
Был в гневе царь. Царица чуть жива,
Упала бы, да не было лежанки,
И с царской диадемой голова,
Забывшая все нужные слова,
Без чувств легла на голову служанки.
(Подумалось, а если приговор
Карать гостей незваных был бы в силе,
Служанки, что вошли на царский двор,
С царицей разделили бы позор,
Их вместе с нею жизни бы лишили?)
Царица, взяв с собой служанок двух,
Таким вопросом вряд ли задавалась,
Лицом поблекла, взгляд её потух.
Но тут за дело взялся Божий дух
И все у них с царём образовалось.
Да кто их знает этих царских жён,
К каким уловкам прибегут скорее.
Был организм царицы истощён.
Царь обмороком женским был смущён,
А от смущения цари добреют.
Кто знает, что здесь действует сильней,
Дух или плоть? Не мучаясь в догадках,
Что там в душе творится у царей,
Нам суждено узнать не от людей,
А по деяньям благостным иль гадким.
На кротость изменён был дух царя.
С престола встал, пошёл к царице спешно,
В объятья взял, дал ей нашатыря
И в подтвержденье, что пришла не зря,
Пришедшую в себя Есфирь утешил:
«Я брат твой, ободрись, везде и сплошь
Владычество у нас с тобой едино.
Ко мне ты вхожа, как к тебе я вхож,
Не для тебя костёр, топор и нож
И не тебе идти на гильотину».
Свой скипетр золотой царь к ней простёр.
Есфирь его коснулась, стало легче -
Не ей теперь, покинув царский двор,
На плаху лечь, не для неё костёр,
Освенцима и Бухенвальда печи.
Царь ей на шею скипетр положил
(А вот зачем — о том не говорится),
Спросил Есфирь: «Ты с чем пришла, скажи.
Полцарства, что своим трудом нажил,
Готов тебе отдать, моя царица».
(У них, царей — Полцарства за коня -
Слетает с языка, как с горки мячик.
А слово чтоб сдержать — скорей казнят…
Им на словах, понятно для меня,
Отдать полцарства ничего не значит).
— «Пришла к тебе дать верности обет,
Позвать на пир, намеренье имея.
Увидев как бы Ангела в тебе,
Смутилась я и сделалась слабей
От страха перед славою твоею».
Дух Божий Артаксеркса посетил,
На кротость гнев сменив, я помню точно.
Возможно, оттого лишившись сил,
Есфирь чуть не упала на настил,
Спасителя увидевши воочию.
