Кому и зачем это было нужно?
Долго ломать голову не пришлось. Едва Волков озвучил решение вывезти дочь за границу, прозрел. Уточняя фамилию товарища, который якобы дал дружеский совет, не удивился, услышав фамилию деда.
Меня, мать вашу, тупо прижали к ногтю. Выйти из проекта по Волкову до завершения у меня не было правомерных причин. Одно перетекало во второе, и не в моих полномочиях было возникать. Плюс, оставаясь честным до конца, доверить кому-то другому безопасность Кати уже на тот момент не мог. Несмотря на отведенную ей роль, планировал вытащить девчонку из этого дела живой и невредимой. Что бы ни случилось, этим решением не поступлюсь. Но… Время поджимает, и как-либо нежничать у меня попросту нет права.
Понимаю, что Катя так или иначе пострадает. И как бы паршиво это не отбивалось в душе, источником этой боли в первую очередь буду именно я.
Затушив сигарету, быстро и уверенно двигаюсь в сторону спальни. Едва удается различить знакомые очертания, за грудиной, словно в попытке остановить, что-то протестующе проворачивается. Сглатываю под этот ржавый и жгучий скрежет, планомерно перевожу дыхание и сдергиваю с царевны одеяло.
— Гордей… — доверчиво шелестит она сквозь сон. — Что ты делаешь?
— Вставай.
— Зачем? — в голос примешиваются растерянность и едкие вкрапления беспокойства.
Сцепив зубы, протягиваю руку и дергаю за цепочку над изголовьем. Механизм щелкает сухо, словно затвор винтовки, и спустя секунду постель заливает мягкий желтый свет.
С двухсторонними приглушенными выдохами встречаемся глазами. Но я не позволяю Катерине копаться в моих в поисках ответов. То, что я в тот момент даю, очевидно, пугает ее. Суетливо одергивая сорочку, она неловко принимает сидячее положение и замирает. С самым ублюдочным выражением, на которое только способен, равнодушно скольжу по полуголому телу взглядом. Только вот правда в том, что несмотря ни на какие установки, у меня на нее встает.
— Гордей…
— Поднимайся и иди за мной, если не хочешь, чтобы я тебя волок силой.
После короткого шумного вздоха, глаза Катерины становятся стеклянными. Охота отвернуться, чтобы не видеть очевидного испуга и полной растерянности. Но сейчас я не имею права на подобные маневры. Вместо этого протягиваю к девчонке руки и рывком стягиваю с кровати.
Настоящая свобода — это не иметь ничего. Никаких привязанностей. Никаких кровососущих связей. Духовных в первую очередь. После гибели сестры долгое время так и жил. Сейчас же… Проведя с Катей три месяца, я утратил свободу.
Глава 4
Таир
Катя не сопротивляется, но и не рвется выполнять указания. А я в кои-то веки не настроен ждать. Януш прав, слишком затянул с этим вопросом. В гостиную царевну все же приходится тянуть силой. Втащив в небольшой круг света, который дает последний уцелевший напольный торшер, сваливаю ее перед собой на колени.
— Что ты делаешь? — оживает возмущениями, хоть и растерянность еще слышится.
Я кладу руки на ремень, отщелкиваю металлическую пряжку, и Катерина, реагируя на этот звук, машинально опускает взгляд и стопорится им в районе моего паха. Меня и без того сегодня переполняют эмоции, которые я совершенно точно не должен испытывать. Ничего в принципе к ней не должен чувствовать. А тут еще снова всплывает тот самый раз, и меня бесповоротно кроет. Сознание расшатывает какой-то дурман.
Если нормально, чтобы так штырило от женщины, то почему я, блядь, только в тридцать два об этом узнал?
Не могу прекратить ловить реакции самой Кати. Малейшее изменение в лице, каждую мелькнувшую эмоцию, тени растерянности, удивления и опасения, трепет длинных ресниц… На характерном хрусте молнии царевна выразительно вздрагивает и судорожно сглатывает.
Напоминаю себе: то, что я делаю, не обусловлено желанием получить удовольствие. Те самые внешние обстоятельства толкают нас в новые рамки. Избежать близости не получится. Я не могу взять Катерину в «Комнату[2]» неподготовленной.
Это просто часть моей работы, какой бы дикостью подобное не казалось. Я должен действовать хладнокровно и собранно. Чтобы удержать самообладание, напоминаю себе и то, кем я на самом деле являюсь. На ум приходит не одна из десятков успешных операций. Вспоминаю первое жесткое задание в учебном лагере: поймать зайца, убить его ударом о дерево, быстро отрезать голову и, задержав дыхание, выпить кровь.
Катя… По основополагающим инстинктам и разболтанным эмоциям тот самый заяц, которого, как живое и безвинное существо, все еще жалко. Будто сам я снова — восемнадцатилетний пацаненок, до конца не осознающий, что в будущем ему придется при определенных обстоятельствах без промедления и каких-либо эмоций убивать людей. Нередко, во избежание разоблачения, даже мирных.
Все эти мысли, эмоции, ощущения… Все это мне не нравится. Все это должно прекратиться.
Сцепляю зубы и освобождаю налитый похотью член. Вижу, как Катерина сначала заторможенно моргает. Потом, напротив, проделывает это раз за разом — чаще и чаще. Бурно выдыхает, и этот выдох влажным паром шпарит мне член. Не успеваю сгруппироваться и тормознуть восприятие, как горячее покалывание распространяется по всему телу.
Морщусь и неосознанно резко втягиваю воздух. Пришедшие в движения мышцы лица каменеют, лишь когда Катя вскидывает ко мне изумленный взгляд.
Отражаю его.
Безусловно, она не понимает, что происходит. После всего, что было, и что я сам ей говорил… Она ведь не знает, что заставило меня изменить тактику. Ощущаю себя тупым, непоследовательным мудаком и все же говорю:
— Сейчас, Катенька, я хочу, чтобы ты мне отсосала.
Реакция царевны удивляет. Не то чтобы я рассчитывал, что она незамедлительно приступит к работе. Однако вспышку столь яростного раздражения тоже не предполагал. Ее лицо буквально загорается, бровки сталкивают кожу, формируя на переносице небольшую борозду, ноздри трепещут на каждом вдохе, а пухлые вишневые губы быстро и агрессивно двигаются, выталкивая заряженные эмоциями слова:
— Ты идиот! Не буду я ничего делать.
Ни одна женщина до Катерины не осмеливалась бросать мне в лицо подобные оскорбления. Да и в принципе как-либо возникать. Обычно все они рассудительно предпочитают помалкивать. Очевидно, я не тот человек, который располагает к диалогу. Но, мать ее, Катенька — совершенно другая стихия. Эта девчонка переполнена атомной энергией и лишена основного инстинкта самосохранения. Ей бесполезно зачитывать инструктаж и требовать его соблюдать. Она назло сделает все наоборот.
Стоит заметить, что и мне до нее не доводилось испытывать столь противоречивых эмоций. Как ни парадоксально, не всегда получается их блокировать. Вот и сейчас своим непослушанием и руганью Катя поднимает внутри меня гнев, а смелостью и непосредственностью — какие-то неопознанные, но однозначно не менее мощные эмоции.
