вышел из шатра и зашагал к своему лагерю.
“Зачем Рахав упомянула, что старше меня, — размышлял он, — разве это преграда для истинного чувства? Я не сумел пробудить в ней любовь ко мне — вот в чем беда. Боюсь, ей больше мил Йошуа. Соперник! Она поведала кое-что о своих обстоятельствах, но в душу к ней я заглянуть не успел. Не жалость ли к страдальцу-брату мешает ей решиться на перемену веры и союз со мною?”
“Она была хозяйкой харчевни, — продолжал рассуждать Ахан, — наверняка имеет слабость к золоту. Как знать, обещай я ей состояние — и полюбила бы меня! Теперь известны мне три важных вещи: Накман мечтает о мести, он богат, и сестра его не прочь разбогатеть. Нельзя ли эти ниточки соединить? Завязавши их в узел, я добьюсь любви Рахав! Пожалуй, мне надо познакомиться с Накманом”.
4
Расспрашивая Ахана о его житье-бытье, Йошуа с сочувствием узнал, что молодой офицер, по существу, одинок в этом мире. Отец и мать его умерли, и нет у него братьев и сестер, только дальние родственники по отцовской линии. Горе сиротливому, ибо, если он упадет, никто его не поддержит. Ему неоткуда ждать наследства, и, как говорится, все свое он носит с собой — то бишь ничем не разжился, кроме личной воинской амуниции. А доходы? Лишь скромная плата младшего командира, да военные трофеи.
Йошуа приблизил к себе Ахана отнюдь не из жалости, но исключительно за боевые заслуги последнего. Полководец выбирал себе в друзья только подлинных бойцов, ибо сам слыл таковым. Не желая задеть гордость Ахана, командующий не предлагал новому другу никаких неуставных доплат, чуя в оных душок коррупции, к которой был нетерпим.
Однако сердце у Йошуа не каменное. Сам он с закрытыми очами пил из чаши бытия пресный напиток одиночества, и потому, сочувствуя Ахану, задумал подыскать ему невесту. “Я хоть и люблю Рахав, — рассуждал Йошуа, — но не досуг мне нежится в женских объятиях. Да ведь и в летах я, а годы-то задувают любовный огонь. Зато Ахан — совсем другое дело, он молодой, подающий надежды, для него жена станет вдохновением и усладой души!”
Йошуа потолковал с одним старейшиной, с другим, с третьим — нет ли у кого дочки на выданье? Жених отменный и перспективный. Дочери нашлись у всех. Сват наш собрался сделать смотр невестам. Но поступать требовалось с умом — незаметно, чтоб не обидеть девиц и отцов их. Приняв советы друзей, как действовать деликатно, Йошуа выбрал несколько подходящих, на его взгляд, кандидаток. Разумеется, он ни одну из избранниц не разочаровал, обнадежил всех, но окончательного ответа не дал, ибо таковой мог принадлежать только Ахану. В истинной щепетильности скрыта настоящая тонкость.
***
Рахав не приняла предложение Ахана жениться на ней. Это обстоятельство не обескуражило его, а, наоборот, только раззадорило, еще пуще разожгло молодую страсть. Он, как и задумал, познакомился с Накманом. Из осторожного разговора с братом своей возлюбленной он вынес убеждение, что связывание в один узел трех нащупанных им накануне ниточек вполне может привести к успеху. “Еще раз обмозгую дело. Накман потенциально полезен. Это будет мой запасной план!” — решил Ахан.
Прямой и более короткий путь к цели, как полагал Ахан, — это непосредственное воздействие на Йошуа. На следующий день после завершения дневных занятий с солдатами, молодой офицер снова пришел к костру командующего. Друзья сердечно обнялись, уселись на привычном месте и приготовились к разговору — обоим было что сообщить друг другу.
— Рад вновь видеть тебя, Ахан, — приветливо встретил гостя Йошуа, — хорошо, что приходишь ко мне запросто, по-товарищески, без специального приглашения.
— Благодарю! — воскликнул Ахан, — ты расположен ко мне душою, а вот я усматриваю для себя корысть в нашей дружбе!
— Какую же корысть ты усматриваешь, мой юный друг?
— Я впитываю твой опыт, твое благоразумие, а отвагой я хочу в точности походить на своего командующего!
— Отваги тебе не занимать, а опытом я поделюсь охотно. Надо помнить, что отвага без благоразумия в лучшем случае опрометчива. Услышав давеча твою семейную историю, я вспомнил речение нашего Господа: “Нехорошо быть человеку одному; сделаю ему подмогу, соответственную ему”. Попросту говоря, я искал для тебя невесту, и, представь, есть первые обнадеживающие результаты!
— О, как я признателен тебе, Йошуа! Однако наш царь Шломо говорил, мол, устрой дом свой, а затем соверши дела твои вне дома!
— Ах ты хитрец, Ахан! Да ведь царь Шломо велел вперед совершать дела вне дома, а уж потом устраивать дом свой!
— Я пошутил, Йошуа. С радостью приму твое попечение. Однако я хотел бы жениться, будучи прославлен. Мне уже двадцать, а ничего не сделано для бессмертия! Вот ведь и ты не торопишься в женихи — заботы о народе не пускают.
— Ты прав, Ахан. Божественное выше суетного. Пусть подождет Рахав. А что до бессмертия, так заблуждение это, ибо все в мире смертно. Хотя, есть все же один единственный путь к вожделенному: чтобы стать бессмертным, надо прежде умереть.
— Кстати, о Рахав. Случайно проходил по лагерю язычников из Йерихо. Тех самых, что мы не умертвили. Рахав заманила меня к себе в шатер. Разговорились. Оказалось, что она вовсе не решилась еще принимать нашу веру. Сомневается.
— Ты слышал это из ее собственных уст?
— Разумеется!
— Странно весьма. Странно и тревожно. У меня другие сведения. Она объяснила что-нибудь?
— Рахав сказала мне, что брат ее Накман потерял семью. Его жену и детей якобы убили наши. Она признает, что родичи сами виноваты — вышли поглядеть на пожар Йерихо, нарушив договор не высовываться из дома. Но Накман отвергает объяснения, страдает и горит желанием отомстить иудеям.
— А что Рахав?
— Она сочувствует брату. Кажется, солидарна с ним.
— Право, ты озадачил меня!
— Вот я и думаю, надо ли мечтать о язычнице, коли медлит она принять нашу веру?
— Право, ты озадачил меня!
— Брат ее опасен, но, боюсь, беда может прийти от нее самой.
— Право, ты озадачил меня!
— О, Йошуа, я не хочу мешать твоему счастью! Кто я, чтобы советовать тебе, военачальнику, пророку, зрелому мужу, наконец? Случайность позволила мне заглянуть в душу к Рахав. Я не имею права скрывать от тебя ничего!
— Благодарю тебя, Ахан. А сейчас оставь меня наедине с моими думами.
***
Ахан с удовлетворением вспоминал о последней беседе с Йошуа.
