армии (я был в армии?). Вкусно, но аппетита особо нет. Поплелся в палату — устал. Лег, накрылся с головой двумя одеялами. Уснул.
Проснулся от возникшего во сне вопроса — как «кондуктор» может нажать на тормоза7 Кондуктор должен проверять билеты… Это, если в трамвае. Ну а в поезде? В поезде — проводник. Ну — да, проводница, свирепое создание у которой всегда водку можно купить с наценкой.
Решил провести собственную психологическую экспертизу. Во-первых, сны. Мне снилось детство, там в детстве был балкон и жираф, образ чем-то навеянный. Чем? Скорей всего стихами Гумилева. Кто такой Гумилев? Русский поэт Серебряного века, создатель школы акмеизма, прозаик, переводчик и литературный критик. Первый муж Анны Ахматовой, отец Льва Гумилёва. Эко у меня голова работает! Может я — литератор? Тем более, что в газетном деле разбираюсь, знаю про подверстку, про метранпажей и линотипичек, вернее про операторов линотипа, где чаще работают женщины. Скорей не литератор, а журналист. Был бы писателем, так искали бы уже. Да и в КГБ данные с фотографиями есть на всех писателей, легко проверить.
С другой стороны сюда не вяжется сон про то, как я в батарее подъезда объедки грел и жрал. Да и пиво — какое такое Балтика с номером, когда у нас в СССР только жигулевское по 22 копейки кружка. Бывает, двойное золотое из Чехословакии завозят, но хрен достанешь. Э-э-э, еще вспоминается пиво «Золотой колос», который можно было купить прямо в автомате, как газировку, но за 20 копеек.
Так, завязываем пока с пивными воспоминаниями, сделав вывод — пациент любил выпить. Иногда допивался до полной нищеты и собирал объедки, пил одеколон и опять же пиво. Но, судя по первому сну, я вроде рос в интеллигентной семье. Тогда как объяснить мою стилистику: то интеллигентная и правильная речь, то грубые выражения и типичный уголовный сленг. Пусть даже эти речи произношу про себя, как бы осторожничаю. Интересно, а сколько мне лет?
И я сделал то, что по всем литературным штампам должен был сделать в первую очередь — приподнял одеяло, оттянул резинку пижамных штанов и заглянул. Мужское достоинство оказалось вполне достойным, так что возраст мой по меньшей мере старше восемнадцати. Да, было воспоминание об Армии, служил. Значит где-то за двадцать.
Попытался напрячь бицепс. Вполне упругий, не маленький по объему, хотя рука тоненькая, не мужская. Ну так служил, видать, недавно. Дембеля хилыми не бывают. Узкое запястье, длинный пальцы. Музыкальные. Где-то видел пианино, надо попробовать, вдруг я музыкант?
Попытки самоанализа прервала та нянечка с вредным голосом:
— Больной, просился купаться — так иди скорей, а то другие душ займут. Иди, пока горячая вода течет!
Пошел. Действительно тело чесалось от ночного пота. Пошел, но был остановлен тем же противным голосом:
— Ну и куда поперся, больной? Сменку возьми, дурья твоя башка.
Повернулся, забрал из рук нянечки тощую стопку белья: кальсоны с штампами, рубаха с штампами, вафельное полотенце со штампами, кусочек хозяйственного мыла и такой же — туалетного.
— Больной, голову хозяйственным промой попервости, а потом розовое трать. Оно духмянное.
Глава 3
«Обыкновенно за обрывками воспоминаний, ему самому непонятными, скрыты бесценные свидетельства самых важных черт его духовного развития».
Зигмунд Фрейд
Прошло три дня. Я теперь не забывал каждое утро недавнее течение событий, но память упорно отказывалась раскрывать тайну моей личности. Участковый, посетивший меня недавно, скептически отнесся к предложению запросить обо мне КГБ. Даже как-то насупился от упоминания это организации. Но объявление с моей фотографией в местную газету дать пообещал. Вернее пообещал прислать журналиста, который напишет о человеке, потерявшем память.
Ну с помощью газет и расспросов удалось мне выяснить, что я нахожусь в городе Вязьме (четыре часа на поезде до Москвы, а на машине — три), в которой несколько фабрик и есть учительский техникум. Вязьма — непременная остановка путешествующих по России на дороге в Смоленск. Здесь не только живописные пейзажи и старинные церкви, здесь — немеркнущая воинская слава. Вязьма принимала на себя удар европейских захватчиков, заслоняя Москву, сгорала дотла и возрождалась вновь. Здесь вам обязательно расскажут, что в ходе боев Великой Отечественной войны город практически был стерт с земли, разрушен. Но меня интересовало иное — как я тут очутился, если память скорей к Москве привязана. Судя по снам.
Мне вот как раз прошлой ночью снилось, будто живу я в общежитие какого-то завода, отдельная комната у меня в этой общаге и плачу за неё по-черному прямо комендантше. Кто-то вроде подсказал мне, что там можно пожить халявно, вот и пришел, договорился. Вещей с собой немного, небольшой чемодан. С деньгами напряг. В общежитие есть кухонька для жильцов и вот в ней-то я и вожусь, супчик варю. Э-э-э нет, не супчик. Варю я три сосиски, в комнате на табуретке накрыт газетой стол, там ломоть хлеба и головка чеснока. В тумбочке стоит заветная чекушка, вот сейчас доварю лакомство и пойду завтракать.
А потом надо искать деньги.
Это я одновременно сплю, варю сосиски и планирую свое поведение после еды. И вижу двойным зрением, как выхожу из общаги, представляющей двухэтажное здание глубоко во дворе. Выхожу, значит, из общаги, из двора и утыкаюсь в Краснопресненскую. баню, которая не Сандуны, конечно, но тоже ничего. И мимо бани я уже выхожу к Зоопарку, а там рядом и метро по обеим сторонам дороги. Причем прекрасно знаю, что у центрального входа в зоопарк располагаются сразу две станции Московского метрополитена — «Краснопресненская» (Кольцевой линии) и «Баррикадная» (Таганско-Краснопресненской линии). Но что-то меня во сне ужасно смущает. Я снова мысленно выхожу из общежития, из двора и смотрю на баню, около которой все забито автомобилями, даже на тротуаре стоят. И я понимаю, что этого быть не может, ибо автомобили все иностранные: опель, Фольксваген, тойота, субари, форд… Откуда, скажите, в СССР столько иностранных машин, пусть даже и в самой Москве. Нет, есть возможно, вон слышал будто у самого Высоцкого мерседес, но тут, утром, у захудалой бани?
И тут я просыпаюсь с чувством несомненного голода и жалею, что не доварил сосиски. И топаю на кухню урвать корочку хлеба.
Нянечки дают кусман хлеба с маслом и щедро посыпают его сахаром. Никогда не пробовал такой вкуснятины!
Нет, когда-то и где-то пробовал подобное. Но память приносит лишь разрозненные отрывки видений: домик в какой-то местности, где между высоких сосен
