— юноша громко всхлипнул самым немужественным образом.
— Из любого несчастья можно извлечь ценный урок, молодой господин, — отстраненно произнес старый охранник. — Надеюсь, вы крепко запомните сегодняшний.
— Конечно, — горячо заверил его Инь Шэчи. — Отныне, я и думать забуду о насмешках над незнакомыми людьми.
— Не в насмешках дело, малыш, — ответил Сун Тяньци с добродушной улыбкой. — Как говорил мудрец Сунь У, знай врага, знай себя, знай поле вашего боя, и ты никогда не проиграешь. Сегодня, ты сумел уйти живым лишь потому, что хорошо знал тот весёлый дом, и свои способности. Впредь, постарайся лучше оценивать тех, кого захочешь раздразнить.
— Это… спасибо, Тяньци, я запомню твои слова, — ошарашенно отозвался юноша. До сего дня, он видел от начальника своей охраны лишь неодобрение и осуждение, но никак не дружескую поддержку.
Из-за угла раздался грохот множества копыт, и навстречу убегающим загарцевал конный отряд. Стража спешила на помощь охране Инь Шэчи, сверкая на солнце полированной сталью шлемов и чешуей доспехов. Впереди, на огромном гнедом жеребце, скакал могучий Янь Ли, начальник городской стражи, и первейший из мастеров копейного боя в Ваньчэне. Его усы, подобные тигриным, грозно топорщились, мохнатые брови сошлись к переносице в гримасе гнева, а тяжёлое острие стального копья, направленное точно на злоумышленника, сияло серебряным блеском в лучах утреннего солнца. Завидев прибывшую к его противникам подмогу, Юнь Чжунхэ проорал злое ругательство, и, вспрыгнув на ближайшую крышу, задал стрекача. Янь Ли с громогласным криком пришпорил коня и сорвался в галоп, преследуя злодея; следом за ним поскакали и другие стражники. Инь Шэчи облегчённо вздохнул — Злейший Среди Людей столкнулся с превосходящей силой, твердо намеренной прекратить его злодеяния.
* * *
— Как ты можешь быть настолько опрометчивым, сын мой? У тебя лишь одна жизнь, и ты едва не лишился ее по пустячной причине, — Инь-старший мерил комнату шагами, то и дело бросая на сына укоризненные взгляды. Мать Шэчи, почтенная госпожа Бянь Хунъи, недовольно хмурилась в сторону отпрыска, не вставая со стула.
Оба родителя и их непутёвый сын беседовали в главной зале семейного особняка, обставленной со всей возможной пышностью: картины известных мастеров украшали резные панели стен, изящные напольные вазы, сверкающие золотом и драгоценностями, вмещали свежие цветы, а мягкие персидские ковры добавляли красок строгому мореному дубу полов.
Инь Шэчи взирал на всю эту привычную роскошь со скукой и раздражением. Если уж его любимые родители решили говорить с сыном в зале для приемов, снисхождения от них ожидать не стоило.
— Я не против того, чтобы ты совмещал учебу с развлечениями, — недовольно говорил глава семейства Инь. — Всё же, ты — мое любимое и единственное чадо, и я хочу, чтобы ты жил полной жизнью, а не глотал книжную пыль дни напролет. Но неужто ты не мог избрать для себя компанию лучше, чем шайка бездельников и повес, и проводить время в местах более пристойных, чем дома увеселений? Я был бы только рад, посещай ты молодых людей из достойных семейств, чтобы вместе с ними упражняться в Четырех Искусствах, и наслаждаться дружеской беседой. Такие развлечения приносили бы пользу, не подвергая тебя ненужной опасности. Посмотри, к чему тебя привели дурные привычки, и скверное общество — ты едва не расстался с жизнью! — он возмущенно всплеснул руками. — О чем бы ты поведал великому предку… — мужчина перевел взгляд на большой портрет, висящий над алтарем, и изображающий дородного мужчину в чиновничьей одежде. Отвесив родоначальнику семьи Инь короткий поклон, ее глава сердито продолжил:
— Что бы ты сказал ему, Шэчи, представ перед ним сегодня? Что погиб во цвете лет, высмеяв одного из четверки худших мерзавцев Поднебесной? — он шумно перевел дух, грозно насупившись.
— Вы совершенно правы, отец, — сумел вклиниться в поток родительского недовольства Инь-младший. Его голос звучал со всей возможной почтительностью, ожидаемой от примерного сына. — Я проводил слишком много времени в дурной компании. Увы, чтобы понять это, мне понадобилось пройти на волосок от смерти. Я немедленно разорву все связи с льстецами и притворцами, которых имел несчастье называть друзьями, и не стану больше уделять много времени домам удовольствий, — он завершил свою недолгую речь коротким поклоном. Инь-старший удивлённо вытаращил и без того круглые глаза.
Любой, впервые увидевший уважаемого Инь Бофу — купца, потомка знаменитого сановника, и главу семьи Инь, — рядом с его сыном Шэчи, не узнал бы в этих двоих близких родственников, так мало в них было внешнего сходства. Инь-старший, с его круглым, щекастым лицом, мясистым носом, и густой бородой, и его сын, обладающий правильными чертами лица, волевым подбородком, и впалыми щеками, походили друг на друга не более, чем матёрый кабан — на хитрюгу-лиса. Но, приглядевшись, тот же самый наблюдатель легко заметил бы сходную форму прямого носа, одинаково высокие скулы, похожим образом широко посаженные карие глаза, и самое главное — их взгляд, цепкий и проницательный, совершенно неотличимый у обоих мужчин. Инь Бофу обладал недюжинным умом, который был в полной мере унаследован его сыном. Правда, последний использовал свою смекалку лишь для выдумывания сомнительных развлечений, тогда как его отец прилагал многие умственные усилия ко благу семьи, стремясь увеличить ее богатство и приумножить полезные связи.
— Дети семейств Лу и Цуй — знатные молодые люди, которые в будущем обретут влияние своих фамилий, — почтительно высказалась госпожа Инь[5]. — Быть может, Шэчи не стоит ссориться с ними, муж мой? Да и семья Шао обладает немалым весом в Ваньчэне.
— Эти недоноски бросили моего сына в беде! — рявкнул Инь Бофу. Раскрыв было рот для очередного недовольного возгласа, он запнулся и замолчал, горестно вздохнув.
— Ты права, Хунъи, — безрадостно сказал он. — Нам не нужны ссоры с двумя из четырех великих семей. Но и оставлять трусость их наследников без ответа не годится — это было бы для нас потерей лица. Можешь высказать бывшим друзьям свое разочарование, не стесняясь в выражениях, сын. Я сегодня же посещу семьи Лу и Цуй, а также господина Шао, и побеседую с ними о недостойном поведении их отпрысков.
— Я не желаю больше разговаривать ни с Лу-младшим, ни с Цуем-младшим, — серьезно ответил Шэчи. В его голосе зазвучали нотки презрения. — А юный Шао для меня и вовсе не существует.
— Так даже лучше, — довольно потёр руки Инь-старший. — Будь уверен, сын, я заставлю этих гордецов
