— Передам ее нужному человеку, который занимается нашими визами. Что же еще?!
Уточнять цепочку из нужных людей, которых она подключила к быстрому решению наших проблем, не хотелось. Вместо этого я занялась кофе и бутербродами, догадываясь, что если не накормлю подругу, она не подобреет.
— Что первое — заполнишь анкету или сфотографируемся? — спросила Олеся, сыто откинувшись на стуле и допивая остатки кофе. — Анкета! — сама же себе и ответила. — Нет! Давай-ка дуй, умывайся и штукатурься. Я передумала. Сначала смотаемся в ателье, сделаем срочное фото твоей физиономии. Я там останусь, дождусь фотографий, а ты вернешься, заполнишь анкету и позвонишь бабуле. Как раз к двум все успеем.
Делать нечего, пришлось в срочном порядке заняться собственной внешностью. Хорошо хоть голову мыть не нужно, потерпит, не на банкет собираюсь.
Я приглаживала щеткой непослушные волосы, когда в комнату заглянула Олеся.
— В хвост собери, — скомандовала она.
— Зачем?
— Чтобы уши открыть?
— Чего?
— Того! Они там что-то определяют по форме ушей.
— Кто, они? — Я запуталась. Никак не могла понять, о чем она сейчас мне говорит.
— Кто-кто… Те, кто решают, выдавать тебе шенгенскую визу или нет. Говорят, они что-то определяют по ушам, черты характера.
Дурдом какой-то! Теперь еще и уши мои понадобились. Придется собрать волосы в хвост, да еще так, чтобы открыть уши. Дело в том, что я носила прямой пробор и гордилась тем фактом, что отношусь к редкому числу женщин, которым он идет. Но с пробором невозможно зачесать волосы, оставив уши открытыми, станешь похожа на чебурашку. Пришлось переложить на косой пробор.
— Ух ты! Как стильненько получилось! — восхитилась Олеся, придирчиво осматривая меня в зеркале. — Тебе сейчас большие очки и станешь вылитой итальянкой. А еще парэо и пляжную сумку на плечо… Блин, как на море хочется! Пора заканчивать бумажную волокиту и отправляться уже. Иначе, сойду с ума от нетерпения.
На все про все у меня ушло полчаса. Фотоателье, вернее Паша-фотограф с цифровым фотоаппаратом и минимум аппаратуры для печатанья фотографий располагался в соседнем подъезде моего дома. Сделав несколько снимков, они с Олесей выбрали самый удачный и отправили меня домой заниматься делами. Дольше приводила себя в порядок, чем фотографировалась.
В первую очередь я позвонила бабушке. Стыдно было, что вспомнила о ней, только когда понадобилась информация о таинственном родственнике, но деваться некуда. Впрочем, бабушка и этому обрадовалась. Долго выспрашивала, как я живу, почему не приезжаю. Пришлось отделываться ничего не значащими фразами и обещаниями приехать в ближайшем будущем.
О Михаиле Савельеве бабушка рассказала немногим больше, чем мама. Да, действительно, это родной брат моего дедушки. Оказывается, их было не двое братьев, как я всегда считала, а трое. Михаил уехал из России во время Отечественной войны, прихватив сокровища отца, которые тот собирал всю жизнь. Что толкнуло его так поступить, никто из родственников не знает. В ту пору ему едва исполнилось восемнадцать. С тех пор его перестали считать членом семьи, даже не вспоминали, а если и делали это, то между собой не разговаривали.
На вопрос, много ли он с собой увез драгоценностей, бабушка ответить не смогла. Это ее мужу, брату Михаила, не было известно. Он даже не знал о существовании сокровищ, пока брат не исчез. Отец их тоже так и не раскололся, умер вскоре после бегства сына, унеся тайну в могилу.
Интересную вещь я узнала от бабушки, что род Савельевых, оказывается, аристократический, и когда-то считался очень зажиточным. Раньше мне об этом никто не рассказывал, не считали нужным, видно. А может, сама виновата, что никогда не интересовалась своими корнями.
Бабушка, естественно, поинтересовалась, зачем мне все это? Не смогла соврать, ответила честно про виллу и наследство. В свою очередь спросила, откуда Михаил мог знать про меня, почему именно мне решил все оставить? На этот вопрос бабушка не ответила, и такое впечатление сложилось, что сделала это намеренно. Словом, после разговора с ней толком информацией я по-прежнему не располагала, а вот впечатление, что бабушка что-то темнит, не покидало.
Все новости я по порядку изложила Олесе, когда она вернулась с моими фотографиями. К тому моменту я, как примерная ученица, заполнила анкету и бездельничала, разглядывая фото виллы.
— Все ясно, что ничего не ясно, — подвела итог Олеся. — Ладно, будем разбираться на месте. В конце концов, о хозяине могут и стены рассказать.
Я себе почему-то представила говорящие стены и чуть не рассмеялась. Не питала иллюзий, что, прибыв, если еще получится, на место, мы узнаем о Михаиле больше. Скорее всего, загадок прибавится.
Оформление всех необходимых документов заняло два дня, в течение которых Олеся милостиво разрешила мне наслаждаться отпуском. Ничего умнее не придумала, как заняться генеральной уборкой дома, такой, чтобы из всех углов все выгрести сначала, а потом долго и нудно раскладывать по местам, создавая видимость порядка. Слабая попытка придать квартире ухоженный вид в отсутствие ремонта.
Зато, думать можно было сколько угодно, пока руки заняты физической работой. Чем больше я думала, тем больше затея с поездкой казалась мне авантюрой. Ну, куда я лезу? Зачем мне все это? Вряд ли наследство такое, ради которого стоит прилагать столько усилий.
Вечером второго дня, когда я уже смотреть не могла на свою «блестящую» квартиру и спины не чувствовала от усталости, позвонила бабушка.
— Людочка, ты не передумала ехать? — спросила она, едва поприветствовав.
— Да, вроде, нет.
— Вот, и ладненько. Я тебе там денежку отправила. Сходи, получи завтра утром.
— Бабуль, ну зачем? У меня есть деньги на поездку, — пришлось соврать ей. Деньгами у нас заведовала Олеся, и сколько она заняла, я представления не имела, да и вникать не хотела. Решила, что успею об этом подумать, когда вернемся обратно и встанет вопрос, как и с чего возвращать долг.
— Не спорь. Тебе деньги лишними не будут, а мне они уже ни к чему. Так что записывай код. — Она продиктовала код экспресс-перевода.
Я записала и адрес банка, а потом задала вопрос, который не давал мне покоя с момента последнего разговора:
— Бабуль, ты же мне не все рассказала, верно?
— С чего ты взяла? — спросила она, но даже сейчас в ее голосе слышались нотки колебаний.
— Почему-то мне так кажется.
— Вот что я тебе скажу, Людмила. — Подобное предисловие меня немного испугало. — Всего рассказать я тебе не могу, так уж случилось. Да, думаю, и не нужно это. Ты все узнаешь сама, когда приедешь туда. То, о чем не узнаешь, чего я тоже не знаю, догадаешься, уверена. Доверяй своему сердцу и следуй его подсказкам. Я буду молиться за тебя.
Еще хлеще! Короткой речью бабушка умудрилась внести в мою душу еще больше смятений и сомнений. Что прикажете обо всем этом думать? Я начинала испытывать безотчетный страх, который прибавился к неуверенности, усиливая чувство дискомфорта. Ехать хотелось все меньше.
