Бош, Жоан и Дани. Я хотел продолжить путь как ни в чем не бывало, но, едва сделав два-три шага вперед, почувствовал, что в коленях у меня появилась предательская дрожь. Стараясь не впадать в панику, я зашагал через дорогу на противоположную сторону улицы, но, не дойдя до тротуара, заметил, что Батиста следует за мной. Тогда я уже ничего не мог с собой поделать и бросился бежать: промчавшись по тротуару, свернул направо в переулок, выходивший в Ла-Девеса; именно там, на входе в парк, Батисте удалось настичь меня. Он сбил меня с ног и, придавив спину коленом и заломив руку, обездвижил меня на земле. «Куда направляешься, козел?» — спросил Батиста. У него было тяжелое, шумное дыхание, как у собаки. Я тоже тяжело дышал, лежа лицом вниз на земле парка Ла-Девеса. Очки мои куда-то отлетели. Отчаянно пытаясь нащупать их, я попросил Батисту отпустить меня, но он лишь повторил вопрос. «Иду домой», — ответил я. «Этим путем? — прошипел Батиста, еще сильнее придавив меня коленом и вывернув мне руку так, что я закричал. — Ты долбаный врун!»
Я услышал, что к нам приблизились Матиас и братья Бош. Вокруг разливался слабый оловянный свет уличного фонаря, и, лежа на земле, я смутно различил перед собой несколько пар ног, облаченных в джинсы и обутых в кроссовки или сандалии. Рядом заметил также свои очки: как казалось, они не разбились. Я попросил поднять их, и кто-то из ребят — не Батиста — подобрал очки, но не отдал мне. Матиас и братья Бош спросили, что случилось. «Ничего, — ответил Батиста. — Просто этот кусок дерьма постоянно врет». «Я не вру, — попытался я защититься. — Просто сказал, что иду домой». «Слышали? — воскликнул Батиста, в очередной раз выкрутив мне руку. — Опять врет!» Я вновь закричал от боли. «Да оставь его, произнес Матиас. — Он ведь ничего нам не сделал». Я почувствовал, как Батиста повернулся к нему, продолжая крепко держать меня. «Ничего нам не сделал? — усмехнулся он. — Ты дебил или как? Если он ни в чем перед нами не виноват, почему убегает, как только увидит нас? Почему прячется от нас? Врет?» Батиста сделал паузу и продолжил: «А ну-ка, Дамбо, скажи нам тогда: откуда ты шел?» Я ничего не ответил; у меня болели не только спина и рука, но и лицо, придавленное к земле. «Видите? — провозгласил Батиста. — Молчит. А молчит тот, кому есть что скрывать. И тот, кто убегает. Разве не так?» «Отпусти меня, пожалуйста», — проскулил я. Батиста захохотал. «Ты не только врун, но и полный придурок, — процедил он. — Думаешь, мы не знаем, где ты прячешься? Считаешь нас идиотами? Что ты там своей башкой думаешь?» Батиста с еще большей силой вывернул мне руку и спросил: «Что ты там вякнул?» Я сказал, что ничего, и это было действительно так. «Как «ничего»? — взвился Батиста. — Я слышал, ты назвал меня ублюдком». «Неправда», — выдавил я. Батиста приблизил свое лицо к моему, вывернув мне руку до такой степени, что казалось, сустав вот-вот не выдержит. Чувствуя его дыхание, я закричал. Батиста не обратил внимания на мои крики. «Ты хочешь сказать, что я вру?» — спросил он. Матиас снова вмешался, пытаясь уговорить моего мучителя отпустить меня, но Батиста оборвал его, велев заткнуться и назвав идиотом. Затем повторил свой вопрос: «Так, значит, я вру?» Я сказал, что нет. Неожиданно этот ответ успокоил его, и через несколько секунд я почувствовал, что хватка Батисты на моей руке начала ослабевать. Вскоре, не сказав больше ни слова, Батиста отпустил меня и поднялся.
Я тоже поспешил встать, отряхивая ладонью грязь, прилипшую к щеке. Матиас протянул мне очки, но, опередив меня, их перехватил Батиста. Я застыл, глядя на него. Он улыбался, и в сумраке парка, под ветвями платанов, его лицо приобрело какие-то хищные кошачьи черты. «Нужны?» — спросил он, показав очки, и, пока я протягивал за ними руку, спрятал их от меня. Затем Батиста снова протянул мне очки. «Если хочешь получить их, полижи мои туфли», — заявил он. Я смотрел ему в лицо, после чего перевел взгляд на Матиаса и братьев Бош. Затем я опустился на колени перед Батистой и стал лизать его туфли, чувствуя на своем языке вкус кожи и пыли. Потом поднялся и снова посмотрел на него. Глаза Батисты сверкнули, после чего он издал то ли фырканье, то ли смешок. «Ты трус, — заявил он, швырнув мои очки на землю. — До чего же ты мерзкий».
Всю ночь я проворочался в постели, пытаясь найти себе хоть какое-то оправдание, чтобы не было так стыдно за инцидент с Батистой и мое унижение. Однако мне и не удалось избавиться от этого мучительного груза, и после всего пережитого я решил не возвращаться больше в игровой зал «Виларо». Боялся, что Батиста сказал правду и ему действительно известно, где я скрываюсь от них, а значит, он мог явиться туда за мной. Ну и что такого бы произошло, если бы он меня нашел, наверное, спросите вы? «Ничего», — сами же вы и ответите, и, наверное, будете правы. Однако страх не подчиняется разуму, а я боялся Батисты, панически боялся. В общем, очень скоро одиночество и скука оказались сильнее страха, и через два-три дня я вновь появился в игровом зале. Увидев меня, сеньор Томас спросил, куда я запропастился, и я солгал ему, что болел. В свою очередь поинтересовался, остался ли наш договор в силе. «Конечно, парень», — кивнул старик.
В тот день и произошел случай, изменивший мою жизнь. Я играл на автомате, который занял уже давно, когда услышал, как в зал ввалилась шумная компания. Сначала меня охватила паника при мысли, что это Батиста с друзьями, но с огромным облегчением и радостью я увидел, что это Сарко и Тере. Однако теперь они пришли не вдвоем: с ними явились еще два типа. На сей раз сеньор Томас не остановил их на входе, а лишь окинул взглядом с порога своей каморки, подперев бока руками и держа в одной из них свой журнал с кроссвордами. Однако вскоре меня снова охватила тревога, особенно когда все четверо направились ко мне. «Как жизнь, Гафитас? — спросил Сарко. — Не надумал еще прийти к нам в «Ла-Фон»?» Я отодвинулся в сторону, уступая ему место за автоматом. Сарко повернулся к своим приятелям и с улыбкой указал на меня: «Видели? Это мой Гафитас: он понимает без слов, что надо сделать». Пока Сарко брался за ручки автомата, чтобы закончить оставленную мной
