Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
из-под растаявшего снега в лесопарке, изуродованное, с животом, распоротым ножом сверху донизу. Зимнее пальто и платье под ним были сорваны, порезаны, также как и ее гениталии. Все эти подробности Галя рассказала мне с каким-то ожесточением, как будто доказывая и обвиняя всех, как и меня самого, что ее дочь не защитили, не оградили от этого бесчеловечного мучения, и я тогда почувствовал весь ужас произошедшего с ее дочерью, и даже собственную вину.
После обследования тела судебными экспертами, через неделю состоялись похороны. Я приехал в крематорий очень рано. У закрытого гроба стояли сначала только Галя, ее мать и я, но потом начали подходить сослуживцы, подруги и друзья дочери. Галин муж, как я потом узнал, умер два года назад, сгорел от рака в один месяц. Я стоял от Гали с одной стороны, ее старушка мать с другой, и почти все приходившие сюда принимали меня за Галиного мужа. После соболезнования Гале и ее матери многие останавливались передо мной и отдельно выражали свое сочувствие, некоторые мужчины даже обнимали меня за плечи. Для многих я был отцом этой убитой девушки, да и сам я себя уже им чувствовал. Я благодарно кивал головой, что-то бубнил и горько поджимал губы. На душе у меня никогда до этого не было так мерзко.
4. Сорванный план
Я больше не слушал ни полковника, ни наших комиссаров, пропустил даже доклад о собственной безопасности в УВД, по которой у меня было подготовлено много вопросов. Я встрепенулся только когда почувствовал, что заседание комиссии заканчивается. Я поднял руку, и председатель дал мне слово.
— Я прошу… нет, лучше так… пользуясь, как говорится, случаем, я подаю вам сейчас, полковник Смольников, свою депутатскую заявку на участие в расследовании дела, которое вы связали с серийными убийствами. В некотором смысле подобное коснулось лично меня, и, кроме того, мой опыт позволяет мне надеяться, что я могу быть полезен следствию.
Полковник мельком взглянул на председателя.
— Да, я понимаю… вы, как депутат, имеете на это право, но так нельзя, на ходу, и устно. Извините, кто вы?
— Вы меня хорошо знаете, полковник, и очень давно. Фамилию я вам напомню — Соколов.
— Но так это не делается, депутат Соколов, подайте, пожалуйста, заявку в отдел, они рассмотрят…
— А почему не делается! — неожиданно раздался голос председателя. — Давайте мы это сделаем сразу, без проволочек. Если вас, полковник, беспокоят формальности, то телекамеры пишут все наши слова, кроме того, здесь полтора десятка свидетелей, и я сразу наложу визу на это устное заявление, — он взглянул в объектив телевизионной камеры. — Прошу удовлетворить заявку депутата Соколова Николая Ивановича.
Было совершенно ясно, что председатель сейчас работал на публику, завоевывая себе популярность среди горожан. Но это было его личное дело, и оно мне только помогало.
— Ну, хорошо, хорошо, согласен…, — полковник изобразил улыбку и повел ладонью по воздуху. — Как видите, я это сразу и подписываю. Но позже, депутат Соколов, попрошу вас бумаги все-таки оформить, как полагается.
Через несколько минут комиссары начали расходиться. Но я продолжал сидеть, пока все не вышли. Когда в зале остались одни телевизионщики, сматывающие кабели, я подошел к широкому высокому окну и сдвинул в сторону сборчатую штору.
Подо мной лежала Исаакиевская площадь. За собором и зеленью вокруг «Медного всадника» угадывался простор Невы, высились исторические здания, блестела вода Мойки. От всего этого веяло величием — от камней, блеска вод, облаков… Я подумал тогда, — это мой город, мне доверились его жители, я хочу и буду служить им, ловить и уничтожать тех нелюдей, о которых они даже не догадываются… Тогда же я понял, что ничего более важного в жизни у меня теперь не было.
Еще утром, когда только вошел в этот зал Мариинского дворца, я знал, что главной моей задачей, или миссией, как избранного депутата и члена Комиссии по укреплению правопорядка Петербурга — станет предать полковника Смольникова суду, чтобы он, наконец, получил реальный срок заключения за свои давние преступления. Я понимал, что это очень трудная задача, и наверняка растянется на весь мой депутатский срок. Но у меня уже был разработан план действий. Как комиссар, я должен был добиться прикомандирования к отделу собственной безопасности УВД города. Даже если никого не осталось из сотрудников, работавших со Смольниковым полтора десятка лет назад, должны были храниться все дела того времени. Совершенно секретная информация на долгие годы. Для меня самое важное было — на кого из полицейских возбуждали тогда дела, почему приостановили, и все прочее с этим связанное. Я теперь имел полное право, и мог там получить к этому доступ. А затем найти людей, которые эти дела вели, и, главное, фигурантов всех тех дел. Кто-нибудь из них, возможно, не побоялся бы мне все рассказать, а потом открыто свидетельствовать против Смольникова на суде — по тем или иным личным мотивам, — из мести, из-за возникших обид, или даже из-за мучившей их с тех пор совести.
Две недели назад, на первом заседании Комиссии, когда нам докладывал генерал, сам начальник полиции города, я еще более укрепился в своем намерении. Генерал был не столько стар, сколько заметно болен. От него тогда не отходил помощник, помогавший ему не в делах, а просто стоять на ногах и двигаться. Я видел, как генерала сильно качнуло в коридоре, когда все уже выходили, и этот помощник без лишних слов и суеты, незаметно и умело его подхватил, поддержал плечом, и пошел с ним далее прижавшись, подпирая сбоку.
Генерала я уважал, его продвигал на этот пост еще первый и любимый петербуржцами мэр, но годы взяли свое. Самым вероятным претендентом на его место теперь был его первый зам, полковник Смольников. Я не мог этого допустить. Но теперь неожиданно складывалось все так, что мне придется сначала заняться совсем другим. Если появились зацепки к страшным преступлениям, совершенным тем маньяком, и, главное, к ожидаемым от него следующим злодеяниям, то мне совесть не позволит заниматься чем-то другим. Я должен был искать его и наказать — должен и перед Галей, моей давней и чистой любви, и перед ее дочерью, которую некто не сумел защитить.
Уже был конец недели, завтра начинались выходные, поэтому я сразу занялся оформлением необходимых бумаг и пропуска. Без этого меня никто не пропустит далее проходной Управления. Полиция работает в режиме «24/7», но у начальников свой график, а мне нужны были сначала только они.
Ходатайство перед УВД за подписью Председателя Заксобрания я получил
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
