спорь, не нарушай правила, не показывай свой характер, иначе тебя обязательно кто-нибудь обидит. Я её взгляды на мир не разделяю, хотя во многом она права. Не пойди я вопреки правилам, осталась бы на хорошей высокооплачиваемой работе. Но что сделано, того не вернуть. Надо о будущем думать.
— Разве я тебя этому учила? — неодобрительно качает головой мама.
— О сделанном я не жалею, — взмахиваю рукой. — Ничего страшного не случилось. Найду новую работу, ещё лучше предыдущей. А деньги у меня есть, не зря ведь на чёрный день откладывала.
— А Паша что? Он знает о твоём увольнении?
— Ещё нет.
О том, что он тоже лишился работы, я решаю пока не говорить. Хватит с мамы потрясений.
— Был бы он путёвым мужиком, тебе бы и работать не пришлось, — поджимает губы мама. Снова заводит свою шарманку. — А то бармен он, видите ли. Да раньше таких профессий не было!
— Мам…
— Ну что ты мамкаешь? — распаляется она. — Когда замуж тебя твой Паша позовёт? Сколько лет вы уже вместе?
— Восемь, — нехотя отвечаю я. Мама вновь поднимает болезненную тему. Я давно хочу, чтобы от меня отстали родственники, которые при каждом удобном случае спрашивают о свадьбе и детях. И на животик так выразительно поглядывают, мол, когда ты уже созреешь. Это ранит… Я и сама мечтаю о браке и полноценной семье, но Паша хочет для начала на ноги встать, денег хороших подзаработать, а потом уже в загс идти.
— Восемь? Я думала, что семь, — мама наливает себе чай, вынимает пакетик и кладёт его на блюдечко. Никак не отучу её от этой глупой привычки — использовать один чайный пакетик по два-три раза.
— Давай не будем, — прошу я. Сейчас снова начнётся: все твои подружки уже замуж выскочили, а ты одна в девках сидишь. Хотя мне всего лишь двадцать шесть, успею в загсе побывать.
— А почему это не будем? — возмущается мама. — У Пашки твоего совести нет. Ты ему и жрать готовишь, и стираешь его одежду, и рубашки гладишь, и вообще ты у меня умница и красавица, да любой бы мужик от такой девушки не отказался! А Павел нос воротит, все твои старания как данность воспринимает. Нельзя так, милая. Вообще до свадьбы лучше с мужчиной не жить, я тебя предупреждала. Они привыкают к хорошему и не понимают, зачем им жениться, если за ними ухаживают и без штампа в паспорте.
Да-да, мама у меня противоречивая натура. С одной стороны она говорит, что нужно быть тише воды, ниже травы, когда дело касается начальства или так называемых богачей, а с другой — она считает нас, женщин, сильным полом. А мужчин — неразумными детьми, которых следует воспитывать и вообще держать в железных рукавицах. На этой почве мы часто ссоримся. Паша главный в наших отношениях, именно он распоряжается семейным бюджетом и принимает важные решения. Мне такая модель ближе. Да и мама всю жизнь придерживалась таких же взглядов, но когда отца сократили — она изменилась. Перестала его уважать, помыкает им, даже оскорбляет иногда. А папа смиренно терпит. Кажется, после увольнения ему на всё плевать.
— Мам, мы с Пашей сами разберёмся, когда в загс идти, — говорю я раздражённым тоном.
— Да ничего вы не разберётесь! Слушай меня, как надо делать, — переходит мама на заговорщический шёпот. — Перестань предохраняться. Ребёночек вам нужен. Тогда Паша сразу тебя замуж позовёт, вот увидишь.
Мне становится физически плохо от её совета. К горлу подкатывает тошнота, а перед глазами двоится. Мама не знает, какую боль мне причиняют её необдуманные слова. Если бы я могла забеременеть… Я мотаю головой, запрещая себе вспоминать то ужасное утро.
— Нет, мам, по залёту я замуж выходить не собираюсь, — через силу говорю я. — Мне пора идти. Папу точно не стоит ждать?
— Он на своих гаражах сейчас, с друзьями по несчастью.
Она имеет в виду его коллег по работе, которых тоже несправедливо уволили. Под мамины разглагольствования я иду в коридор, обуваюсь и, обняв её на прощание, выбегаю на улицу. Серые тучи возвещают о скором дожде. Родители живут за городом, поэтому домой я добираюсь полтора часа.
Захожу в супермаркет, чтобы купить свежих овощей. Мысли заняты обдумыванием сытного обеда, так что я не сразу замечаю чёрный седан у подъезда. И только знакомый голос выводит меня из некоего подобия транса.
— Где Ксюша? — сразу спрашивает Владимир.
Я замираю и таращусь на него в немом удивлении. Почему он здесь? Что случилось с его дочкой?
— Не знаю. Я только вернулась от родителей…
— Не ври мне! — повышает голос Владимир. Возмутиться я не успеваю, потому что вовремя замечаю — он не в себе. Зрачки расширены, лицо бледное, челюсти плотно сжаты, движения нервные, резкие. Он напуган. Мне становится не по себе.
— Я не вру. Я и правда не знаю, что с Ксюшей. Она сбежала?
— Да, — кивает Громов. Кажется, что он теряет последнюю надежду, и его плечи опускаются. — Ты говорила с ней после того, как я уехал?
— Нет.
Я действительно хотела найти Ксюшу и успокоить девочку, но ни в коридоре, ни в туалете её не было. Я заглянула в класс, где проходил урок математики. Ксюша сидела за партой, подперев подбородок ладонью, и слушала учителя. Подозвать её к себе я не рискнула, побоялась, что Владимир ещё что-нибудь придумает. Например, подговорит директора написать мне плохое рекомендательное письмо. Вряд ли, конечно, но нарываться не стоит. Я выучила урок.
— Она сбежала со школы. Я обратился в полицию, её уже ищут.
— И вы подумали, что я забрала к себе чужого ребёнка? — возмущённо спрашиваю Владимира.
— Я перебирал любые варианты. Кто ж тебя знает, — кривится он.
— Как видите, я ни при чём.
Владимир ничего не отвечает. Идёт к своей машине, дверь открывает. Не задумываясь, я бегу к нему
