данным при крещении, Хосе, я не реагировал. Перебирая в уме все шансы на побег, все свои сильные стороны, которые могли бы пригодиться в трудный момент, я окончательно понял, что герой из меня никудышный и что единственный серьезный шанс — это нелепые разговоры о сверхъестественной силе моего взгляда, во-первых, потому что это мало похоже на правду, а во-вторых, потому что других шансов у меня не было, изможденный, худой, плохо выбритый тип, смотревший на меня из зеркала, оставлял мало надежд, с ним кашу не сваришь, я пристально смотрел на него, вкладывая во взгляд всю свою волю, а ему хоть бы хны, так и хотелось вывести пальцем на поломанном зеркале «не действует», в зеркале отражался не сказочный принц с развевающимся на ветру как знамя голубым одеяльцем, отнюдь не супермен, и все же я заставил себя поверить, что мой взгляд сработает, он не действует на меня самого, зато подействует на других, это мой золотой ключик, он откроет двери моей тюрьмы, а уж на свободе ничто меня не остановит, в этом я был уверен, живым я не дамся, ударом кулака я разбил зеркало, оно во всем виновато, рука была такой костлявой и мозолистой, что ее и порезать-то было трудно, так, несколько царапин и только, еле ощутимая боль, она даже поможет сейчас собраться с мыслями, обдумать план действий, я лег на жесткую полку и стал мысленно перебирать все факты своей биографии, пытаясь найти хоть какое-нибудь доказательство сверхъестественной силы моего взгляда. Нет, ничего нет, впрочем, может быть, когда с центральной площади Какабелоса отходил грузовик с добровольцами, отправлявшимися на фронт, мы все теснились в кузове, взволнованные прощанием, рядом со мной Лусиано, старший сын дона Анхеля, все равно что мой родной брат, он был мне больше, чем брат, самый близкий друг, один парень еще залезал в кузов, поставив ногу на колесо, и вдруг я почувствовал, что сейчас произойдет, я увидел это по лицу парня, взбиравшегося на грузовик, если верить Колдунье, я должен был его предостеречь, но не успел, парень не виноват, у него выстрелила винтовка, и все кончено, мой брат и друг Лусиано, прощай навеки, пуля вошла в подбородок и разворотила череп, Лусиано был первым павшим за Бога и Испанию, скандал, многие добровольцы заколебались, капитан, прибывший для вербовки, не имел времени на размышления, он приказал связать нас, машина рванула и понеслась на полной скорости, лишь бы в кого-нибудь не врезаться, вперед на самую глупую из войн, все решали даже не идеалы, а просто география, живешь в этой деревне — значит, сражаешься на одной стороне, в соседнем районе вербовку проводит противник, короткая тренировка, «раз, два, три, карабин не урони, раз, два, три, черт тебя дери», пели мы, чеканя шаг на плацу, подготовка кончилась — и на фронт. Если бы нас послали не в Астурию, а, скажем, в Бургос, я бы оказался на стороне победителей и не сидел бы сейчас в этом лагере, а жил бы в своей деревне, богатея на вольфраме, но нас направили в Пахарес, и там мы накрылись, нас переловили как слепых котят, самых молодых уговорили перейти на сторону республиканцев и сражаться в батальоне имени Ленина, ну, а дальше понятно, почему я оказался в этом вагоне, лежал на жестких нарах и обдумывал план побега.
От свободы, которую сулит новый режим, меня отделяют пятнадцать лет каторжных работ, целая вечность. В вагоне нечем было дышать, я решился, сказано — сделано, нечего тянуть волынку, прощайте, друзья, если завтра увидите капитана Вальверде, а вы его, к сожалению, увидите, не говорите ему ничего, пусть поцелует меня в зад, я резким движением сбросил солдатское одеяло и вышел помочиться, даже святой Петр не смог бы остановить меня, что особенного, обычное дело: человек вышел в полночь по нужде, все кругом залито ярким светом луны, мерцают звезды, стрекочут цикады, человек медленно удаляется, застегивая ширинку, главное — естественность, я прошел через стройплощадку и кивнул часовому, на посту стоял молодой солдат, призванный недавно, он еще не привык, может быть, нервничает, это плохо, вернее, могло бы кончиться плохо, если бы я не посмотрел ему прямо в глаза и не заставил увидеть то, что я хотел, я просто облако, он не может остановить облако, гонимое ветром, щелкнул взведенный курок, солдат поднял винтовку, успокаивая себя тем, что он действует по уставу, ему ничего не стоит выстрелить, веди себя естественно, в этом залог успеха, я поздоровался с солдатом и подошел совсем близко.
— Добрый вечер.
— Если ты надумал бежать, я должен буду стрелять.
— Прекрасная ночь.
— Куда ты идешь?
Я никогда не смотрел так пристально на человека.
— Все надоело, решил сходить домой.
— Ладно, но только не опаздывай.
Ответ меня ошеломил, то ли он не понял, то ли сработала сила моего взгляда, в любом случае я не стану выводить этого солдата из заблуждения, я всего лишь робкая тень, я должен слиться с ночью, как слились с ней мерцающий свет звезд и песня цикад, и я побежал, я был свободен и бежал за жизнью, им не удастся снова запереть меня как скот в загоне, живым я не дамся, я выбросил нелепую тюремную шапочку с предательской буквой «3» — заключенный, сорвал с груди испанский флаг, его нашивали на куртку политическим, чтобы отличить их от уголовников, на мне была солдатская форма, как у любого другого солдата, но в мои планы не входило выдавать себя за солдата, поэтому я натянул на себя голубой свитер, принадлежавший раньше десятнику, работавшему на стройке, я стащил этот свитер из корзины с грязным бельем, когда мне выпал наряд стирать белье в речке, которая сейчас осталась уже далеко позади, я быстро шел, почти бежал, один во всем мире, такой же одинокий, как тот малыш, завернутый в дорогое голубое одеяльце из хорошего материала с вышивкой, ты, наверно, знатного рода, парень, раз тебя подбросили в таком одеяльце, сказал мне кто-то, вся разница в том, что с той давнишней историей моего рождения связано что-то мерзкое и грязное, не хочу ничего знать об этом, я чувствовал себя гигантом, первым человеком, появившимся на земле, наверно, это было чувство свободы, ночь и пустыня вокруг придавали моим ощущениям нечто романтическое, я был счастлив. Ориентиром мне служила старая линия железной дороги Валенсия — Сарагоса, первая пересадка в Пиларика, а там будь что будет, самое страшное — не дорога, а то, что меня ждет в
