В 1998 году ядерные взрывы прогремели сразу на двух полигонах: чагайском и харанском. Где-то между ними затерялась авиабаза, куда доставили экскурсантов.
Мы прилетели утром. Программа включала осмотр выставки, конференцию и вечерний коктейль. На следующий день – возвращение в Исламабад.
Пакистанцы разбили гигантские шатры, поставили стенды и витрины. Схемы центрифужного обогащения урана, разные таблицы и графики, обломки скалы, в которой долбили шурф для закладки ядерных зарядов, макеты баллистических ракет… Такие вот экспонаты.
Можно было выйти наружу, полюбоваться ржаво-коричневыми красками пустынного ландшафта. Солнце палило нещадно, «зеленка» практически отсутствовала, и контраст с Исламабадом, утопавшим в буйной растительности, был разителен.
На три назначили выступления Афзала Илахи Махмуда и Рустам Хана, директоров корпораций, занимавшихся разработкой ракетно-ядерного оружия. Никаких государственных тайн они, естественно, не выдали и потчевали гостей безобидными байками из истории «исламской бомбы» аудитория позевывала и перешептывалась.
Большие напольные вентиляторы плохо справлялись со своей задачей: дипломаты и военные парились в костюмах и мундирах. Жадно поглощали ледяные напитки. Чешский посол, отличавшийся необъятным брюхом и простотой нравов, сорвал с себя ненавистный пиджак и галстук, оставшись в пропитанной потом рубахе. Терри выругался, отшвырнул тарелку с едой, отдернул полог и вышел. Его безумному примеру последовали мы с Аланом.
Сперва почувствовали облегчение. Вместо спертого воздуха бескрайние просторы под налившимся синевой небом. Но спустя мгновение облегчение прошло, жара обрушилась на несчастных глупцов, почувствовавших себя кусками мяса на раскаленном противне. Тем, кто не вырос в этих Аллахом проклятых местах, такое трудно вынести. Мы разевали рты, подобно задыхающимся рыбам, омывая легкие обжигающей смесью кислорода и углекислоты. Ни лесов, ни кустарников. Иссушенная земля, покрытая паутиной черных трещин, тянулась на сотни миль. Тусклое солнце приближалось к ломаной линии горизонта, однако пройдет еще несколько часов до наступления спасительных сумерек.
Алан обречено произнес:
Здесь еще хуже. Вся ночь будет такая?
Говорят, нам приготовили приличные комнаты, приободрил нас Терри. С кондиционером и душем.
Я хмыкнул: – Бадья с водой и ковшик.
Ладно, Алан махнул рукой. Вернемся?
Куда спешить? Терри был настроен философски. Я предпочитаю быструю смерть мучительной пытке. Опять париться, вести дурацкие разговоры?
Они действительно стали ядерной державой. Алан снял рубашку, выжал и надел снова. Без штанов, но с бомбой.
Может, оставить их в покое? коварно предложил я.
А вы им симпатизируете?
Нужно быть реалистами: у пакистанцев есть большая красная кнопка.
Лишь бы этой кнопки не было у талибов.
Они бы с одним хранением замучились, засмеялся Терри. Нужны особые контейнеры.
Я согласился: Хранить обогащенный уран сложно, он легко вступает в реакцию с различными материалами. С плутонием – проще…
Хотите сказать, у этих мракобесов может быть бомба? – встревожился Алан.
Я пожал плечами.
Говорят, они создали нечто вроде ядерного центра. В Пактии9. Там работают иракцы, кое-кто из китайцев, корейцы. Достаточных ресурсов для ядерного производства, конечно, нет, а вот сборка небольших боезарядов из готовых полуфабрикатов…
Вы просто ужас какой-то рассказываете! – закудахтал голландец. Не дай бог, они и ракеты достанут!
Разговор продолжался минут двадцать, за это время можно было хорошо поджариться. Алан и Терри вернулись на прием, где все предавались обжорству, пьянству и банальному трепу. А я сказал, что устал и пойду к себе. Ополоснулся ‒ к пакистанскому «душу» давно привык ‒ и лег спать.
Проснулся ровно в час, оделся, захватил сумку с цифровой видеокамерой и вышел наружу. Вокруг было пустынно, коктейль закончился, гости разбрелись по своим комнатам. Перелет, жаркий день, вечернее возлияние не могли не утомить. Мертвое царство. Все спали, как сурки. Впрочем, нет, не все.
План базы я выучил заранее и легко отыскал пятый самолетный ангар. Там меня ожидал Рашид Усмани – лейтенант пакистанских ВВС. Он оказывал нам разные несложные услуги и получал за это неплохие деньги. Это Усмани выяснил время и место передачи «хатфа». Три часа утра, на окраине деревушки Билья Мина.
Я вошел внутрь, прислонился к стене из гофрированного металла, вытер пот со лба, выудил из кармана крепчайшие «Голден лив», чиркнул спичкой. В полумраке обозначились контуры самолета.
‒ Предпочитаете пакистанские? ‒ из глубины ангара выплыла фигура Усмани. ‒ Для иностранца необычно. По сравнению с ними солдатский «кэмел» ‒ детская забава.
‒ «Кэмел» без фильтра уже нигде не купишь, вот и курю «Голден лив». Иногда мне кажется, что я стал почти пакистанцем. ‒ Как говорят остроумцы, в этой шутке была доля шутки.
Учебный «Мушак», не без гордости заметил Усмани, кивнув на самолет. ‒ Отличная машина. Пакистанская, ничего китайского.
Я изобразил восторг. Лейтенант расплылся в улыбке и поторопил меня: «Пора, время не ждет».
Но хотелось докурить и поделиться своими сомнениями.
‒ Как-то все слишком гладко… Тебе не кажется странным? Зачем всё привязывать к этому празднику? Нагнали дипломатов, корреспондентов… Ведь можно было сделать втихую. Шито-крыто. Такое чувство, будто меня подставляют. Спокойно гуляю по режимному объекту, никто не «пасёт», вот сейчас сяду к тебе в машину, нас выпустят с территории базы, и мы так же спокойно поедем к месту спецоперации, совершенно тайной, о которой не дай бог, кто узнает… Будет ой-ёй-ёй. Может, объяснишь? Скажи, что я не прав.
Усмани нервно поправил фуражку. Приложил ко лбу два сомкнутых пальца, проверяя расстояние между козырьком и линией бровей. Шумно вздохнул и без особых предисловий признался:
‒ Я так и знал, что ты догадаешься. Уже какое-то время… В общем, меня раскрыли. Пришлось… сам понимаешь, семья, дети…
За что я люблю пакистанцев, так это за их детскую непосредственность. Бесхитростность. Никаких уверток, недомолвок, виляния из стороны в сторону. Спросил – ответил. Двойной агент хренов.
‒ И нашим, и вашим, ‒ констатировал я. ‒ Ладно… Значит, забота о семье. Подозреваю, что никакая передача «хатфа» не состоится, так?
По выражению физиономии Усмани можно было легко прочитать: да, так.
‒ Ну и зачем меня туда везти? Что твои начальники затеяли?
Усмани пожал плечами: ‒ Так распорядились.
‒ Если я откажусь, у тебя будут неприятности?
