язык и вообще теряют память. Такие «опечатки», как «Гулливер» Дефо — весьма обычная вещь. А в передовицах «Руля» вы встречаете слова «дерьмо», «сволочи», «мерзавцы» и т. д. В передовых! Скучно это и стыдно за людей. Сейчас в Праге скандал: эсеры окончательно захватили в свои руки «Земгор», вероятно — чехи ответят на это новым сокращением субсидий, и количество голодных среди эмиграции — возрастет.
Всего доброго.
А. Пешков
17. IV. 27.
858
А. А. БЕЛОЗЕРОВУ
24 апреля 1927, Сорренто.
Уважаемый Александр Андреевич —
Вам следует сверить факты Вашей статьи с моими книгами «В людях» и «Мои университеты», а также прочитать рассказ «Хозяин». Из этих книг Вы увидите, что: После года учения в школе я был отдан дедом в магазин обуви Порхунова, женатого на сестре жены чертежника В. С. Сергеева, который — кстати — вовсе не «нуждался», как Вы пишете, а был подрядчиком строительных работ на ярмарке и домовладельцем Н.-Новгорода. Я ему приходился внучатным племянником, ибо он был сыном сестры моей бабушки.
В Казань я уехал 15-ти лет, см. «Мои университеты». Год с лишком работал в булочной и крендельной Вас. Семенова, см. «Хозяин». Затем — булочная Деренкова. Жандармы не «предполагали», что Деренков «фиктивный» хозяин, как об этом гласит дело каз[анского] жан[дармского] управления. Булочная была организована с нелегальными целями. В Красновидово я попал по приглашению М. А. Ромася — народовольца, якутского ссыльного, впоследствии «народоправца», арестованного в 92 г. в Смоленске с тайной типографией. (Арестованы с ним: Марк Натансон, А. М. Лежава, мой знакомый по Тифлису, Мациевич и т. д.) О Ромасе см. Короленко «Записки современника» и «Мои университеты». Сергей Григ. Сомов — бывший ялуторовский ссыльный, организатор революционного — эклектического кружка в Казани, друг Каронина-Петропавловского, П. Ф. Кудрявцев был членом народнического кружка Попова. В Казани того времени существовал чисто марксистский кружок Федосеева. Зиновий Свердлов не «усыновлен» мною, а крещен, что требовалось для его поступления в филармоническое училище. Сведения о мимеографе дал жандармам Мих. Ив. Гурович, известный провокатор, один из организаторов марксистского журнала «Начало». Лейб-медик Тихонов — не существовал, Чехов и Средин не лечили меня; лечили Штангеев и Алексин. В 12 году я не «приезжал в Петербург на короткое время», а приехал в 13-ом осенью и жил в Петербурге непрерывно до ноября 21-го года. Вот сколько в статье Вашей фактических неточностей. Вы не допустили бы их, ознакомясь с моей автобиографией и со статьями обо мне в «Былом» Щеголева. Под автобиографией подразумеваются книги «В людях», «Мои университеты», «Хозяин». О жизни в Тифлисе есть чьи-то статьи, составленные по данным тиф[лисского] жанд[армского] упр[авления]. По возвращении из Италии в 13 году я был привлечен к суду за «Мать». Суд — не состоялся.
Затем Вами не отмечено легальное собрание во Всесословном клубе по вопросу о демонстрации против избиения студентов в 901 году, после чего я и другие и были арестованы. Руководил собранием Десницкий — «Строев» — «Лопата», Павел Грацианов, Кильчевский, присутствовал и Яровицк[ий] и много других. Важно, что собрание было разрешено губернатором Унтербергером, который растерялся. Мельников должен помнить это.
Всего доброго.
А. Пешков
24. IV. 27.
859
С. Н. СЕРГЕЕВУ-ЦЕНСКОМУ
15 мая 1927, Сорренто.
Прилагаю еще две рецензии, Сергей Николаевич, слышал, что их — много, и не могу понять, почему бюро посылает через час по две капли. Книга, очевидно, хорошо идет; мне говорили, что это констатируется одной рецензией, которая заключена словами: «Нам приятно отметить, что в Америке начинают читать настоящую литературу». О втором томе еще не имею сведений, ибо Гест неожиданно проехал в Москву и — будет здесь лишь в конце м[еся]ца, в начале июня.
Простите, что пишу кратко, — не работает голова, и руки трясутся, — ночью был адский припадок астмы. А кроме того — тороплюсь: хочу съездить в Помпею, — там, в амфитеатре, будут играть Аристофана, кажется. Устал я, как мужицкая лошадь. И — жарко. Вот уже двадцать третий день нет дождя.
Крепко жму руку.
А. Пешков
15. V. 27.
Любопытную вещь рассказала американка-журналистка: ее соотечественники, в страсти своей к анкетам, недавно опубликовали в одном из дамских журналов статью по поводу ответов женщин на анкету, которая ставила ряд вопросов об интимных подробностях половой жизни женщин. Вопросы, вследствие их неудобосказуемости, не были опубликованы. Но, надо думать, что
В. В. Розанов был бы сладостно обрадован ими. Из ответов же явствует, что американки — в большинстве подавляющем — относятся к половой жизни отрицательно и даже — враждебно, рассматривая необходимость ее как грех — как «блуд», по взглядам нашей церкви — как диавольское дело. Насколько здесь пуританского лицемерия и как много подлинной, искренней усталости европейских и американских женщин — трудно судить, а все-таки мне кажется, что это один из признаков возникающего среди женщин гинекократического настроения, ибо — обанкротился мужчина и уже не в силах устроить подруге своей спокойную, уютную жизнь, в чем она нуждается более, чем он. Вот какие дела.
Всего доброго!
А. П.
860
А. П. ЧАПЫГИНУ
20 мая 1927, Сорренто.
Дорогой Алексей Павлович —
об успехе «Разина» мне писал Тихонов, писали из Петербурга, из Нижнего, Смоленска, — Вы, разумеется, понимаете, как я рад! А на-днях у меня был П. С. Коган, взял первый том, прочитал и согласился со мною, что это поистине исторический роман, он сказал даже: «убедительно исторический». Очень удивлен был широтою Ваших знаний и уменьем пользоваться ими: всего — много, но — ничего лишнего.
Для меня Ваша книга не только исторический — по содержанию — роман, но еще и нечто необходимое для истории русской литературы и «указатель», как надобно писать на сюжеты истории. Здесь, среди эмиграции, в славе Алданов-Ландау, автор тоже «исторических» романов; человек весьма «начитанный», он пишет под «Войну и мир» и так поглощен Толстым, что этого не может скрыть даже его пристрастие к Анатолю Франсу. Писатель — мудрый, но сухой, как евангельская смоковница. Затем — Мережковский, этот пишет романы из жизни Египта, причем египтяне его разговаривают на московско-арбатском наречии. Разумеется: «небо — вверху, небо — внизу», и — скучно и подобно каталогу небогатого антиквара. Есть еще исторический роман Минцлова «Волки» — смутное время. Но маленькая вещь Ал. Толстого «Житие преподобного Нифонта» содержит в себе больше искусства и больше исторической правды, чем все три романиста, названные выше.
До чего жалкое явление эта наша «эмиграция». Все они эмигрировали уже не
