нужно было солдату, чтобы тащить его нелёгкую лямку. Доев, генерал полез в кошель и достал оттуда, не мелочась, талер. И, протянув его светящемуся от гордости кашевару, произнёс:
— Неплохо, неплохо, — и похлопал его по плечу.
После чего с охраной отбыл к себе, напомнив Брюнхвальду, чтобы тот оставлял на ночь в казармах, кроме ротных, ещё и старшего офицера.
* * *
Барон собирался звать их поутру, но господа сами пришли к нему в гости, пока он ещё не лёг спать. Волков обрадовался тому и пригласил их выпить вина, а когда понял, что они ещё и голодны, велел слугам приготовить им яичницу из десятка яиц. И пока прапорщик Брюнхвальд и фон Готт ели, рассказывали ему.
— Те, кто постарше, те помалкивают, но косятся, хитрецы, — говорил фон Готт. — А молодые ублюдки стали задираться почти сразу, как мы там появились.
— Но мастера приняли вас в учение? — спрашивал генерал.
— Приняли, приняли, — соглашался Людвиг, — один мастер Киммер, а другой мастер Монтанари, — фон Готт усмехнулся. — Он так забавно разговаривает. Смуглый такой, как будто крестьянин. Он к нам хорошо отнёсся.
— Вы расскажите, как вас там встретили местные ученики.
— Плохо, — отвечал Максимилиан. — Молодые волками смотрят.
— А старшие? — спросил барон.
— Старшие молчали, — продолжал прапорщик, — но казалось мне, что как раз они-то и подначивают молодых.
— Верно, верно, мне тоже так показалось, — поддержал товарища фон Готт, хлебом размазывая по сковородке желток четвёртого яйца. — Говорю же — хитрые ублюдки.
— Но вы же не отвечали на их выпады? — уточнил барон.
— Нет, господин генерал, — заверил его молодой Брюнхвальд. — И им наш Людвиг ответил так, что у них задора поуменьшилось.
— Интересно, и что он им сказал?
— Они поначалу стали задирать меня, но я не отвечал, даже головы к ним не оборачивал, тогда один из них, некто Вебер…
— Сопляк лет семнадцати, — вставил восемнадцатилетний фон Готт, продолжая уничтожать яичницу.
— Да, — продолжал Максимилиан, — так он стал говорить, что либо я мул бессловесный, либо самый известный трус, а фон Готт и отвечает ему, что генерал фон Рабенбург дозволил нам сюда ходить при условии, что мы не будем потакать задирам.
— А ещё я сказал, что господин Брюнхвальд убил людей вполовину от того, что есть сейчас в зале, и за его храбрость генерал назначил его своим знаменосцем. И что нужно быть дураком, чтобы задирать такого. Уж тогда они попритихли немного.
— После этого, — продолжал Максимилиан с улыбкой уверенного в себе человека, — фон Готт ещё им поклонился и извинился. Чтобы не вышло чего. А те в ответ носы задирали.
— Они бы и хотели позадираться, но им мастера не разрешали, — добавил фон Готт.
— Да, а когда мастер Монтанари и Людвиг вышли на арену с шестами — мастер хотел посмотреть, на что способен фон Готт, — так многие позабыли про свои занятия и пошли глазеть.
— Это почему же? — поинтересовался генерал.
— Фон Готт с шестом не уступал мастеру.
— Вот как? — удивлялся Волков и смотрел на молодого офицера. — Шест? Не многие юноши интересуются простой палкой.
— Не знаю… — отвечал тот пожимая плечами. — Мне нравится. Копьё и шест, да и вообще любое древко, хоть алебарда, хоть протазан. Да и молот тоже.
— Вот и прекрасно, — произнёс генерал и, чуть подумав, встал и, подойдя к комоду, взял лежащий на нём кошелёк, достал из него монету, — у нас в атлетическом зале всегда стояла двухвёдерная бочка с белым столовым вином. Вино было разбавлено вполовину, мы пили его вместо воды.
Генерал положил монету на стол перед Максимилианом.
— А где это было? — поинтересовался фон Готт.
— Я служил в гвардии одного герцога, — ответил Волков и продолжил: — Купите вина, отвезите его в школу, предложите всем, кто пожелает.
— О! — воскликнул фон Готт. — Лучше вина нет способа завести приятелей.
— Если только хороший обед, — произнёс Максимилиан, забирая деньги со стола.
Глава 3
Утром он проснулся и лежал в темноте, ожидая, пока кто-нибудь из слуг придёт и принесёт лампу.
И вскоре в комнате появился Томас с лампой и произнёс негромко:
— Господин, утро.
— Я знаю, я не сплю. Который час?
Но он спрашивал напрасно, парень ничего не знал про часы и ответил, как отвечал всегда в подобных случаях:
— Народ пошёл к утренней. Как позавтракаете, так и рассветёт.
— Не слышу что-то колоколов, — Волков вылез из-под тёплой перины. — Давай мыться.
Пока Томас и Гюнтер вносили в спальню тёплую воду, мыло, полотенца и почищенную одежду с обувью, он слышал, как кто-то разговаривает в приёмной.
— Кто там? — спросил генерал у слуг. — Хенрик?
— Господа Хенрик и фон Флюген, — отвечал Гюнтер, наливая ему в ладони воды из кувшина. — Господин фон Флюген желает вас видеть. Ждёт уже давно.
— Фон Флюген? Ждёт давно? — барон даже удивился. Мальчишка был немного ленив и часто просыпал и забывал про свои обязанности, за что получал нагоняй и от старших товарищей, и от самого генерала. И тут вдруг ждёт. — Ну хорошо… Пусть войдёт.
— Доброго вам утра, господин генерал.
Едва Томас сказал, что генерал ждёт его, юноша уже был в спальне, кланялся и вместо Гюнтера, который уносил грязную воду, стал подавать генералу одежду. Но сам речь ни о чём не заводил, и тогда Волков спросил у него:
— Вы сегодня что-то очень рьяны, господин фон Флюген. С чего бы вдруг такое усердие?
Подавая колет генералу, молодой человек произнёс:
— Прапорщик Брюнхвальд и второй ваш оруженосец ходят в местную фехтшуле, и я тоже желаю с ними. Но фон Готт говорит, что без вашего дозволения мне с ними идти нельзя, хотя я сам могу за себя заплатить.
— Они ходят туда для дела, — почти строго отвечал ему барон.
— И я хочу для дела, — тут Томас принёс в комнату кувшин с молоком и кофейник на подносе, так фон Флюген схватил с подноса чашу для кофе и кофейник, чашу поставил перед генералом и стал наливать в неё горячий кофе, — я тоже хочу учиться в
