знаю, — сказал Кларенс.
— И я не знаю. Но мои друзья считают, что так и было бы. И они считают, что даже если Симпсон и виновен, тот приговор спас многие жизни. Один человек мне сказал: «Пусть лучше
13
один виновный не понесет наказания, чем сотни невинных погибнут в случае его обвинительного приговора».
— К чему ты? — спросил Кларенс.
— Думаю, ты понимаешь к чему, разве нет? Если начнутся погромы, не оправдают ли это черные лидеры? Не вменят ли они это в вину белой Америке? Наверное, мой вопрос звучит так: могут ли белые хоть в каком-то случае быть правы, а черные неправы? Потому что многие белые в случае отрицательного ответа даже не попытаются бороться. И если ты думаешь, что сейчас у нас расовая проблема, то все еще впереди.
— Звучит как угроза.
— Не угроза. Просто наблюдение, — сказал Олли, поднимая руки. — А что ты думаешь о деле Симпсона?
— Я в смятении, — сказал Кларенс, — считаю ли я, что Фурман — типичный белый полицейский? Да. Не все такие, но по большей части он типичен. На Миссисипи так с нами и обращались. Моего деда раздели догола, обмазали смолой и вываляли в перьях ни за что, лишь бы поиздеваться. У меня был дядя, которого клановцы кастрировали, и полиция так ничего и не предприняла. Он так и не оправился и через несколько лет покончил с собой. Он сражался за свою страну во Второй мировой, был награжден за героизм. И так вот закончилась его жизнь.
— Мне очень жаль, — сказал Олли, — правда.
— Знаешь, как мы называли шерифа? Главарь банды. Черных арестовывали без всяких причин, и всякий раз в тюрьме их избивали. Черных адвокатов не было, а кто мог позволить себе белого? Или довериться ему? Копы выбивали из нас дух, судьи сажали в тюрьмы. Я вырос с этими убеждениями, потому что это все происходило у меня на глазах. Поэтому я верю в то, что полиция способна на ужасные несправедливости. Но несправедливость в отношении черных на улице это одна вещь. А предвзятое отношение к черным спортсменам-победителям, которых многие белые чтят, как героев, — совсем другое. Трудно представить, что полиция привлечет такого черного, которого они возвели на пьедестал, парня, за которого пришли болеть на стадион, заплатив большие деньги. А реклама? Корпорации платят такие большие гонорары, потому что знают, что образ воздействует на белых так же, как и на черных.
— Согласен с тобой. О.Джи был для меня героем, — сказал
14
Олли, — как Хенк Арон. Но помнишь, как вначале феминистски вопили, что полиция была слишком снисходительна к О.Джи, медлила с арестом, что он не понес ответственности за избиение жены, и всё такое? Копы всегда неправы. Сначала чересчур снисходительны к парню, потому что он герой, а потом они уже инкриминируют ему убийство.
— Думаю, происходит настоящая расовая поляризация, — сказал Кларенс, — когда белые видят семьи Гольдмана и Брауна. Они словно смотрят в зеркало, представляя на их месте себя. А когда черные смотрят интервью с семьей Симпсона, происходит то же самое. Они видят там своих мам, сестер, тетушек, кузин, соседей и прихожан из церкви. Мы привыкли все идентифицировать с теми, кто нам приятен, кого знаем и любим. И мы не знаем достаточно о людях другой расы, чтобы идентифицировать себя с ними. Все это видно в случае с О.Джи. Я спать не мог из-за этого дела.
— Но если положение не изменится, судебная тактика переродится в танцы вокруг расы, пола, экономики, религии, всего, что обозначает наши отличия. Адвокаты будут обращаться к жюри совсем на других основаниях, нежели доказательства. В стиле Джона Кохрейна.
— Думаю, самым интересным исходом этого дела, — сказал Кларенс, — были все эти звонки о судебной реформе, проведенной белыми. После приговора Сими Вэли, оправдавшего копов, избивших Родни Кинга, многие черные вспомнили о накопившихся претензиях к правосудию, но большинство белых продолжало твердить: мы должны доверять системе. Интересным образом всё повернулось, когда отпустили Симпсона. Вдруг замелькали передачи, газеты запестрели заголовками и статьями, где обсуждался вопрос о порядке подбора в жюри, чтобы избежать тенденциозных решений на расовой основе. Помнишь?
— Да, — сказал Олли, — я сам призывал к некоторым реформам, но меня никто не слушал.
— Мой дядя Илайджи произвел интересное сопоставление, — сказал Кларенс, — он нам рассказал об автомате по продаже лимонада на Саузерн Пасифик РейлРоуд, где когда-то работал. Автомат стоял в зоне офиса, но доступ к нему имели все. Некоторые умники из офисных выяснили, что если аппарат хорошенько стукнуть в определенном месте, он без всяких монет
15
выдаст банку с напитком. Рабочие неделями наблюдали, как персонал офиса проделывает этот трюк, пока один из них сам не решился попробовать. Стукнул, получил бесплатный лимонад. Один из офисных заметил это. Велел секретарю вызвать мастера и отладить аппарат.
— И что ты хочешь этим сказать? — спросил Олли.
— Этот аппарат как система правосудия. Сотни лет белые присяжные обвиняли невинных черных и оправдывали белых, виновных в избиении и линчевании, в поджоге домов. И очень мало белых требовало реформ. Но вот появилось дело Симпсона, и виновный по мнению белых черный, был оправдан черным жюри. И что происходит? Вдруг вся белая Америка говорит: «Надо починить аппарат».
— Никогда не думал об этом в таком ракурсе, — сказал Олли.
— Как и персонал на железной дороге. Когда ты относишься к структурам управления, то привык, что все делается по-твоему.
—- Но два зла не творят одно добро, — сказал Олли. — Белое жюри было повинно в несправедливых приговорах белым, потому что оно белое. Черное повинно в том же, потому что оно черное.
— Согласен на 100%, — сказал Кларенс, — я только хочу сказать, что сотни лет все шло одним путем и стоило лишь чуть пойти по-другому, как белые заволновались. Просто интересно наблюдать, — Кларенс вздохнул, — больше
