рукав.
Когда она ведет меня под решеткой из стручковой фасоли к свободному столику, мои ноги подкашиваются, а сердце подскакивает к горлу. Мне приходится бороться с желанием прижаться к кирпичному тротуару и спрятаться за приподнятой садовой грядкой. Я вижу его сквозь зеленую шпалеру, увитую виноградом.
Финн сидит один за столом с книгой в одной руке и сигаретой в другой. Несмотря на то, что меня каждый день бомбардируют его фотографиями, я не готова к тому, что, увидев его вживую, почувствую удушье.
Уйти ли мне? Сказать ли ему, чтобы он уходил? Скоро приедет мой отец.
"С тобой все в порядке?" Голос Марии вывел меня из транса.
"Хм? О да, все отлично". Не утруждая себя фальшивой улыбкой из вежливости, я сажусь за стол и пытаюсь перевести дыхание. У Финна на столе нет тарелок, только чашка с эспрессо и блюдце, так что, возможно, он уже закончил есть и уйдет до прихода моего отца. Будем надеяться на это.
Мария оставляет меня, и хорошо, что я знаю меню наизусть, потому что я смотрю на него, но не могу прочесть ни слова. Я ковыряюсь в углу меню, чтобы хоть чем-то занять свои дрожащие руки.
Сад окружен кирпичной стеной, и наши столики стоят прямо перед ней, в конце ряда грядок. Других столиков в нашем ряду нет, и у меня мурашки бегут по рукам, когда я остаюсь наедине с Финном, как никогда за последние десять лет.
Я чувствую его темное присутствие, как облако, плывущее перед солнцем и создающее мгновенную прохладу. Чувствует ли он меня так же, как я его?
Запах сигаретного дыма доносится до меня и мгновенно возвращает меня в ту ночь, когда мы забрались на крышу и вместе курили сигарету, пока я учила его созвездиям. С тех пор я тысячу раз чувствовал запах сигарет, но почему-то именно с этим воспоминанием он неразрывно связан. От этого запаха у меня что-то остро болит в груди.
Я пытаюсь сжаться в кресле, но не могу отвести взгляд. Я завороженно смотрю на его длинную шею, пока он делает глоток, и на то, как заходящее солнце делает его скулы точеными и резкими. Он переворачивает страницу, его взгляд устремляется вверх, и мое сердце почти останавливается. К счастью, он не замечает меня, и я проверяю время, гадая, когда же, черт возьми, приедет мой отец. Если бы это не был занятой вечер пятницы, я бы попросила разрешения на входе, но я уже проскочила через очередь ожидающих клиентов.
Официант выходит с бутылкой вина, которую я не заказывала. "Мои комплименты вашей семье", — говорит он и наливает мне бокал, пока я жду. Я быстро осушила его и налила себе еще один. Я вскакиваю, когда мой телефон пикает от очередного текстового сообщения.
Планы изменились. Он не придет.
Слава Богу. Я допиваю оставшееся в бокале вино, бросаю салфетку в кресло и встаю, чтобы уйти, поблагодарив Марию, Иосифа и Иисуса за то, что они отпустили меня раньше.
"Эффи?" Его голос глубже, чем я помню, но я сразу же узнаю его.
Я кусаю себя за щеку и подумываю о том, чтобы убежать, но это было бы чертовски подозрительно, и я не могу притвориться, что какая-то часть меня хочет только одного — сесть за его стол и сделать вид, что последних десяти лет не было.
Я медленно поворачиваюсь, надеясь, что выражение удивления на моем лице правдоподобно. "О Боже, привет. Я тебя там не видела". Боже, какая ужасная фраза.
"Ты уходишь?" — спрашивает он, пригнув голову, чтобы лучше видеть сквозь паутину бобов.
"Я ждала кое-кого, но они отменили встречу", — быстро говорю я и поворачиваюсь, надеясь, что он оставит все как есть.
"И ты действительно собираешься пустить это Брунелло ди Монтальчино на ветер из-за того, что какой-то придурок тебя подставил?" Он кивает на недопитую бутылку на моем столе.
"О нет, я ждала — это было не свидание". Мои щеки горят.
"Хорошо." Он откидывается назад, скрещивает ноги в лодыжках и медленно затягивается сигаретой, моя кожа горит, когда он откровенно скользит взглядом по моему телу, затем снова вверх.
"Хорошо?"
"Присоединяйся ко мне". Уголок его рта приподнимается, и он кивает на пустой стул за своим столом.
"Не думаю, что это хорошая идея. Я должна идти". Я снова пытаюсь уйти. Ключевое слово — пытаюсь. Я не знаю, почему я просто не игнорирую его и не ухожу, как мне следовало бы.
"Прошло десятилетие, Эффи. Наши семьи уже давно живут в мире, верно?" Я смотрю на него, не зная, что ответить. Формально, насколько он знает, мы живем в мире. Отрицать перемирие было бы подозрительно, но и присоединиться к нему было бы рискованно. Финн умеет читать между строк лучше всех, кого я когда-либо встречала. Он замечает мельчайшие детали, и я боюсь, что что-то выдаю.
"Пожалуйста…", — он опускает глаза и тяжело сглатывает. Когда он снова поднимает взгляд, в его глазах появляется уязвимость, которая задевает мое сердце и заставляет задуматься, может быть, он скучал по мне так же сильно, как и я по нему. "Только один стаканчик".
"Хорошо", — удается проскрипеть мне. Я вытираю вспотевшие ладони о джинсы и беру со стола бутылку вина.
Первое, что он говорит, когда я сажусь, — "Боже, как я по тебе скучал".
И я думаю, как, черт возьми, мне пережить эту ночь.
"Кажется, мы здесь последние". Я оглядываю сад, в котором уже не осталось ни обедающих, ни официантов. Прошло уже три часа с тех пор, как я села за стол, и мои щеки болят от многочисленных улыбок.
"Я не хочу прощаться". Темно-зеленые глаза Финна смотрят на меня серьезно, как будто он умоляет, чтобы эта ночь никогда не кончалась.
Но она должна закончиться.
Это жестокая ирония, что мы воссоединяемся в то самое время, когда я планирую лишить его самого лучшего имущества его семьи.
Мой рот приоткрыт, я все еще пытаюсь сформулировать свой ответ, когда сказочные огоньки на кирпичных стенах гаснут. Я виновато смотрю на него. "Думаю, это наша очередь".
"Справедливо", — вздыхает он, встает и подходит к моему краю стола, протягивая руку.
Я не должна ее брать. Я должна уйти. Запрятать эту ночь подальше, как воспоминание, но не более того. Но сейчас в саду так темно, и, может быть, они забыли, что мы здесь, и, может быть, если я просто протяну руку и возьму его за руку сейчас, ночью,
