в пустой комнате. Выходит медсестра, говорит, чтобы я сел за стол, на котором стоит бутылка с простоквашей, и мне полагается ее выпить. Я говорю, что хочу увидеть доктора Юнга, но сестра сообщает, что я в клинике и что у доктора Юнга нет времени меня принять».
Уже из явного содержания сновидения следует, что предстоящий визит ко мне каким-то образом сгруппировал бессознательное этого человека. Он привел следующие ассоциации. Пустая комната: «Что-то вроде холодной приемной, как в общественных учреждениях или в приемном покое больницы. Сам я никогда не лежал в больнице». Медсестра: «Она выглядела отталкивающе, глаза у нее косили. Напоминала одну гадалку и хиромантку, к которой я как-то заглянул за предсказанием будущего. А когда я болел дома, за мной ухаживала диаконисса» [3]. Бутылка простокваши: «Что-то тошнотворное, я не могу пить простоквашу. Моя жена всегда ее пьет, и я над нею потешаюсь, ведь она одержима идеей, будто о здоровье надо заботиться постоянно. Помнится, я был в санатории – нервишки лечил, – и там мне пришлось пить простоквашу».
В этот миг я его перебил не вполне учтивым вопросом: пропал ли полностью с тех пор его невроз? Мужчина попытался уйти от ответа, но в конце концов был вынужден признаться, что все еще страдает неврозом и что, собственно говоря, жена уже давным-давно уговаривала его обратиться ко мне. Но самочувствие у него было отличное, и он не видел необходимости просить о консультации, он-то никакой не чокнутый, а я лечу одних сумасшедших. Его просто заинтересовали мои психологические теории, только и всего, и т. д.
Отсюда очевидно, как именно пациент фальсифицировал свою ситуацию; его самолюбию льстило прийти ко мне под видом философа и психолога, а свой невроз он предпочел отодвинуть глубоко на задний план. Но сновидение напомнило ему о болезни очень неприятным способом и заставило рассказать правду. Ему пришлось во сне проглотить противную простоквашу. Фигура же гадалки наглядно показывает, как он представлял себе мою деятельность. Из сновидения следовало, что ему нужно смириться с лечением, прежде чем он сможет попасть ко мне.
Этот сон проясняет и исправляет ситуацию. Он снабжает нас недостающим материалом и тем самым улучшает установку пациента. Вот почему нам требуется анализ сновидений в нашей терапии.
Не хочу, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто все сновидения столь же просты, как описанное выше, или будто все они принадлежат к тому же самому типу. По моему мнению, верно, что все без исключения сновидения дополняют содержание сознания, но далеко не во всех из них эта компенсаторная функция выражена столь четко, как в данном случае. Пусть сновидения помогают психическому саморегулироваться автоматически, возвращая в него все вытесненное, оставленное без внимания или неведомое, но их компенсирующая ценность нередко остается непроясненной, поскольку мы по-прежнему обладаем крайне скудным знанием о природе и потребностях человеческой психики. Существуют такие психологические компенсации, которые, как представляется, никак не связаны будто бы с сиюминутными проблемами. В таких случаях всегда необходимо помнить о том, что каждый человек в некотором смысле есть все человечество и вся история рода людского. Нечто, возможное в человеческой истории как таковой, оказывается возможным и в судьбе отдельного человека. Нечто, нужное человечеству в целом, постепенно понадобится и отдельному человеку. Поэтому не удивительно, что религиозные компенсации играют важную роль в сновидениях. А то обстоятельство, что сегодня это проявляется все чаще, есть естественное следствие преобладания материализма в нашем мировоззрении.
Дабы не возникло соблазна думать, будто компенсирующее значение сновидений было открыто лишь недавно или будто его просто-напросто «состряпали» ради удобства истолкования снов, обратимся к древнему и хорошо известному примеру, который содержится в четвертой главе книги пророка Даниила (7–13). Навуходоносору, который достиг вершины могущества, снится следующее:
«…Я видел, вот, среди земли дерево весьма высокое. Большое было это дерево и крепкое, и высота его достигала до неба, и оно видимо было до краев всей земли.
Листья его прекрасные, и плодов на нем множество, и пища на нем для всех; под ним находили тень полевые звери, и в ветвях его гнездились птицы небесные, и от него питалась всякая плоть.
И видел я в видениях головы моей на ложе моем, и вот, нисшел с небес Бодрствующий и Святый.
Воскликнув громко, Он сказал: “Срубите это дерево, обрубите ветви его, стрясите листья с него и разбросайте плоды его; пусть удалятся звери из-под него и птицы с ветвей его; но главный корень его оставьте в земле, и пусть он в узах железных и медных среди полевой травы орошается небесною росою, и с животными пусть будет часть его в траве земной.
Сердце человеческое отнимется от него и дастся ему сердце звериное, и пройдут над ним семь времен”».
Во второй части этого сновидения дерево персонифицируется, и нетрудно догадаться, что «большое дерево» есть сам царь, видящий сон. Даниил толкует сновидение именно так. Смысл сновидения несомненно заключается в попытке как-то компенсировать мегаломанию царя, которая, согласно повествованию, переросла в настоящий психоз. Объяснение процесса сновидения как компенсирующего вполне, по-моему, соответствует природе биологического процесса как такового. Фрейд в целом склонялся к тому же мнению, сам приписывал сновидениям компенсаторную роль в той степени, в какой они улучшают физиологию сна. Имеется, как показал Фрейд, ряд сновидений, открывающих нам, каким образом некоторые внешние раздражители, способные вырвать сновидца из состояния сна, искажаются так, что помогают спать дальше – точнее, обеспечивают состояние покоя. А также имеется бесчисленное множество сновидений, в которых, по утверждению Фрейда, внутрипсихические возбуждения (скажем, личные идеи, способные высвободить сильные аффективные реакции) искажаются так, чтобы соответствовать контексту сновидения, который прячет эти болезненные идеи и делает сильные аффективные реакции невозможными.
При всем том нельзя упускать из вида тот факт, что именно сами сновидения более всего нарушают сон; довольно часто их драматическое построение логически нацелено на создание высокоаффективной ситуации, причем напряжение аффекта нарастает в такой степени, что спящий неизбежно просыпается. Фрейд объяснял такие сновидения, утверждая, что цензор перестает подавлять болезненные аффекты. Мне кажется, что подобное объяснение противоречит фактам. Всем хорошо известны сны, в которых мучительные переживания или ошибочные действия из повседневной жизни отражаются самым неприятным образом и в которых обнажаются с мучительной откровенностью тревожные мысли. На мой взгляд, здесь неправомерно рассуждать об успокоительной и маскирующей аффекты функции сновидения. Пришлось бы ставить реальность с ног на голову, чтобы усмотреть в подобных сновидениях подтверждение объяснения Фрейда. Сказанное справедливо и для тех сновидений, где вытесненные сексуальные фантазии приходят без какого бы то ни было прикрытия в явное содержание сна.
