— Какие у тебя чудные волосы.
— Девочка… девочка… — пытался я протолкнуть слова через рот с разбитыми от шлепков деснами. Передние зубы явственно шатались. — Пусти…
— Как они хорошо пахнут. Не то, что мои. Видишь, их снова отстригли.
— Я не знаю тебя. Пусти. — Звать на помощь было рискованно: адская бестия запросто могла свернуть шею.
Но та словно не слышит.
— Смотри. Я так и не выросла. Как сказала. Назло тебе не выросла! Вот. Вот, видишь? — девочка протянула к лицу худенькие ручки в молочных прожилках.
От контраста между глубоким зрелым голосом ведьмы и бескровным ротиком, в котором рождались эти слова — волосы шевелятся на голове.
Фурия принимает меня за ту проклятую незнакомку в купе.
— Мои руки все те же. И я очень легкая. Вот почему она держит меня в чемодане. Там у меня и подушка есть. А знаешь зачем? Чтобы быстрее тебя найти… — она схватила руку и стала один за другим несильно дергать пальцы.
— Хочешь оторву один? А? — слабая улыбка появилась на чахоточном личике, — я теперь сильнее тебя.
Чуть больше усилий — и мой палец вылетит из сустава.
Господи, она же играет!
Только тут я наконец собрался с духом и оценил ситуацию: это ужасающее дитя, эта адская гадкая рожица уложила меня на лопатки силищей дьяволицы. Я был беспомощен и смешон, точь в точь как уже упомянутый Гулливер в стране великанов, когда его похитила маленькая обезьянка величиной со слона и, принимая человека за детеныша, терзала безобразными ласками на крыше стоэтажного домика.
Но здесь беспощадной зверской силой обладало тщедушное на вид создание, чуть ли не заморыш.
— Какие у тебя большие зубы? — удивляется прокуренный голос и грязные пальчики бесцеремонно лезут в рот.
Чувство отвращения подстегивает мои силы — собравшись в комок мышц, вскидываю ноги и, захватив сзади голую головку, пытаюсь рывком сбросить бестию с тела.
Не тут-то было.
На миг растерявшись, исчадье рывком головы прорывается сквозь мой захват — и я тут же вцепился мертвой хваткой в хрупкое горлышко. Я хотел задушить гадину. Сдохни, тварь!
— Вот ты как? Вот?! — вскипает ошпаренный голос.
Наказание было омерзительным. Растащив мои руки — как на распятии — в стороны, она нависла обиженной рожицей и, сверкая слезами обиды, стала цедить струйку слюны сначала в правый, а затем в левый глаз. И закрыла слюной веки.
Но вот что странно. В тот момент, когда я близко-близко разглядел узкое личико грязнули, в конопушках на носу, с маленьким кошачьим ртом и слегка полузакрытыми глазами, я почему-то решил, что она спит! Спит наяву, на ходу, находясь в состоянии глубокого транса. Кажется, такое бывает с лунатиками.
Заплевав веки, бестия сосредоточилась на моей правой руке и, отпустив левую, поднесла к зубкам кисть, намереваясь укусить в мякоть у основания большого пальца.
— Ты забыла как я кусаюсь?
Я продрал липкие глаза: надо ее разбудить…
Тут на мое счастье — и на свою беду — из купе в середине вагона вылез сонный пассажир в халате и, направляясь по нужде в туалет в конце вагона, увидел на полу странную картину. Опешив, он поспешил прервать постыдные ласки. Не знаю, что уж ему померещилось спросонья.
Он-то сразу оценил всю двусмысленность моего облика — мужик в бабском парике!
— Малышка, чтоб тебя! — дубина подхватил девочку под мышки, поднял вверх, пытаясь поставить на ноги.
Я хорошо видел снизу, что произошло дальше… вытянув по-змеиному шею, исчадье ада дотянулась до лица пассажира и, ощерив рот, сладко ухватила зубами щеку, и, яростно клацнув зубами, отхватила порядочный кусок живого мяса, прокусив щеку насквозь.
Страшно вскрикнув, пассажир выронил тварь из рук, и зажимая ладонью дырищу, другой — скорее машинально, чем осознанно — со всей силой ударил ее ребром ладони, целясь в лилейную шейку, в побег сонной артерии, но угодил прямо в зубы, которые фурия, с молниеносной реакцией змеи, подставила навстречу его летящей руке. Ребро ладони вошло в распах рта, в зубастую щель и… новый вопль. Что было дальше не видел, потому что, вскочив на ноги, уже опрометью мчался в противоположную сторону.
Проклятый парик сидел на голове как влитый, хотя шляпа слетела.
Вопль укушенного разбудил пассажиров: голоса, щелк выключателей, звук открываемой двери, чьи-то носы.
Но я успеваю проскочить в следующий вагон и — идиот! — вместо того, чтобы бежать дальше по прямой вглубь пустого коридора, свернул в туалет и захлопнул за собой дверь.
Я всего лишь хотел смыть с лица ее мерзкие слюни. Что ж — расплата не заставила себя ждать.
Сначала я услышал как близко на площадке хлопнула вагонная дверь. Затем мимо пробежали быстрые шажки босых ног… пронесло! Но нет — она возвращается! Вот рука с чудовищной силой дергает ручку двери снаружи. Раз! Второй! Хлипкий замок не выдерживает такого напора, болты лезут из пазов. Три!
— Вот ты где прячешься!
Слово прячешься она произносит как «плячешься», с трудом — ее рот чем-то набит.
Привстав на цыпочки, она-схватила мои плечи и зверски швырнула меня на колени между унитазом и умывальником на кафельный пол.
При этом на лице заметна улыбка.
Бестия все еще играла со мной!
— Помогите… — я не мог кричать от страха, а только лишь выдыхал не вопль, а пар ужаса.
Сунув пальчики в рот, она достала из-за щеки согнутый кольцом мизинец несчастного и откушенным краем — разогнув суставы — принялась кровью огрызка красить мои губы.
Конвульсии омерзения прокатились по телу, от живота к лицу, так гадок был нажим мертвой фаланги пальца.
— Послушайте, — обратился я потрясенно уже не к девочке, а к взрослому голосу дьяволицы, жившей в детской душе, — вы ошиблись, я не та, которую вы искали. Посмотрите внимательней.
Палец дрогнул в ее пальцах. Блуждая, глаза приостановились на моем лице, она словно бы пыталась разглядеть: кто это? сквозь плотную завесу смертельного сна.
— Почему ты не хочешь играть со мной? — плеснул голос тоном выше; в прокуренной густоте стал проступать фальцет подлинной девочки.
— Я забыл все игры, — тащил я ребенка из глубин бестии на поверхность сна.
— А в веревочку?
Ночной поезд завыл протяжно и, лязгая буферами вагонов, стал притормаживать.
— Хорошо, —остается одно: прыгать с поезда на ходу. И прыгать в момент торможения.
— Чур, ты конь, а я всадник!
Слово «конь» показалось мне необычайно прекрасным и я мысленно повторил его несколько раз.
— Хорошо. Я — конь, а ты — всадник, — осторожно встаю с коленей в полный рост.
