• Я тебя люблю.
• Обожаю.
• Бегу — время, потехе — час.
• Хорошая книжка у моей малышки.
• Скоро вернусь.
• Я не собираюсь попадать под машину.
• Надо бы позвать в гости Бернара с Николь.
• Сегодня буду разрабатывать икроножные мышцы.
• Сегодня вечером сделаем ребенка.
16
Через несколько дней он умер. Натали, одуревшая от транквилизаторов, была не в себе. Она все время думала об этом их последнем мгновении вдвоем. Это было слишком нелепо. Как, каким образом такое огромное счастье могло вдруг взять и разлететься вдребезги? Оставить по себе лишь смешную картинку: мужчина скачет по гостиной? И еще эти слова, что он сказал ей на ухо. Она никогда их не вспомнит. Может, он вообще просто подул ей на макушку. Уходя, он наверняка был уже призраком. Конечно, призраком в человеческом облике, но он не мог производить звуки, только тишину, ведь в нем уже поселилась смерть.
На похороны пришли все без исключения. Все съехались на родину Франсуа. Он был бы счастлив, увидев такую толпу, подумала она. А потом: да нет же, что за абсурд — думать такие вещи. Как может мертвец быть счастлив от чего бы то ни было? Он сейчас гниет в четырех досках: какое тут счастье? Пока Натали в окружении близких шагала за гробом, ее вдруг пронзила еще одна мысль: гости те же, что на нашей свадьбе. Да, все здесь. Все одинаково. Встретились несколько лет спустя, а кое-кто и одет точно так же. Вытащил на свет единственный темный костюм, который сгодится и в горе и в радости. Единственное отличие — погода. День был безоблачный, почти жаркий. Для февраля месяца — просто счастье. Да, сегодня солнце светило изо всех сил. И Натали, обжигая глаза, смотрела прямо на солнце, пока оно не превратилось в ослепительно-холодный мутный ореол.
Его закопали — и всё.
После похорон у Натали было единственное желание: остаться одной. К родителям возвращаться не хотелось. Ей не хотелось больше ощущать на себе участливые взгляды. Ей хотелось зарыться в землю, запереться на все засовы, жить в могиле. Друзья отвезли ее домой. В машине все молчали, никто не знал, что сказать. Шофер предложил включить музыку. Но Натали почти сразу попросила ее выключить. Это было невыносимо. Каждая мелодия напоминала ей Франсуа. Каждая нота звучала эхом какого-нибудь воспоминания, какой-нибудь истории, их общего смеха. Она поняла, что это будет ужасно. За семь лет совместной жизни он успел распространиться повсюду, оставить свой след на каждом ее вздохе. Ей стало ясно, что она не найдет в жизни ничего, что заставило бы забыть его смерть.
Друзья помогли ей поднять вещи в квартиру. Но внутрь она их не пустила.
— Не предлагаю вам остаться, я очень устала.
— Обещаешь позвонить, если тебе что-нибудь понадобится?
— Да.
— Точно обещаешь?
— Точно.
Она со всеми расцеловалась и всех поблагодарила. И с облегчением осталась одна. Другой не вынес бы одиночества в этот момент. Натали же о нем мечтала. Но обстановка становилась все более невыносимой. Она вошла в гостиную, и все было на месте. Точно так же. Ничего не изменилось. Плед по-прежнему лежал на тахте. На журнальном столике по-прежнему стоял чайник и лежала книга, которую она читала. Больше всего ее поразила закладка. Она рассекала книгу пополам; первую часть она прочла, когда Франсуа был еще жив. А на 321-й странице он умер. И что теперь делать? Можно ли дочитать книгу, если, пока вы читали, у вас умер муж?
17
Когда человек говорит, что хочет остаться один, его никто не слушает. Тяга к одиночеству — влечение непременно пагубное. Напрасно Натали пыталась всех успокоить — все рвались к ней зайти. А значит, она была обязана разговаривать. Но она не знала, что сказать. Ей казалось, что придется все начинать с нуля, в том числе и учиться говорить. Быть может, по сути, все они были правы, вынуждая ее хоть немного общаться, умываться, одеваться, принимать гостей. Знакомые передавали ее друг другу, как эстафетную палочку, это было до ужаса очевидно. Ей представлялось нечто вроде антикризисного комитета, управляющего ее драмой; она так и видела, как секретарь — конечно же ее мать — чертит гигантский график, искусно чередуя визиты родственников с визитами друзей. В ушах у нее звучали голоса членов этой секты поддержки, они комментировали каждый ее жест. «Ну как она?», «Что она делает?», «Что она ест?»… У нее складывалось впечатление, что, когда ее собственный мир рухнул, она внезапно превратилась в центр мироздания.
Едва ли не чаще всех появлялся Шарль. Он заходил каждые два-три дня. Помимо прочего, якобы для того, чтобы держать ее в контакте с профессиональной средой. Он рассказывал ей, как продвигаются текущие дела, и она смотрела на него как на полоумного. Какое ей на фиг было дело до того, что китайская внешняя торговля на данный момент переживает кризис? Что, китайцы вернут ей мужа? Нет. Ну вот. Значит, и говорить тут нечего. Шарль прекрасно понимал, что она его не слушает, но знал, что постепенно, мало-помалу, его слова должны возыметь эффект. Что он, словно через капельницу, вливает в нее какие-то элементы реальности. Что и Китай, и даже Швеция должны снова занять свое место в кругозоре Натали. Шарль подсаживался совсем близко:
— Ты можешь приступить к работе, когда захочешь. И знай, что вся наша фирма тебя поддерживает.
— Спасибо, это очень любезно.
— И ты знаешь, что можешь рассчитывать на меня.
— Спасибо.
— Рассчитывать на меня во всем.
