подумал, – я попытался просочиться мимо.
– Да ты не торопись, – меня поймали за рукав. – Разговор есть.
Глава 2
Первым делом он извлёк из кобуры кольт и небрежно бросил его на стол.
Я одновременно и напрягся, и ощутил облегчение. Облегчение от того, что он его всё-таки положил, а не направил на меня, а напряжение – от того, что он вообще был…
– Вы говорили, что револьвер нужен только для карнавала, – голос мой понизился почти до шепота.
Тоже особенность организма: в моменты крайнего напряжения говорить очень тихо. Многие принимали это за выражение слабости, страха, но всё было наоборот: еще в детстве, предчувствуя вспышки бешенства, я приучил себя гасить эмоции. Это не притупляло клокотавший внутри гнев, но хотя бы позволяло не выглядеть психом.
– Все слова лгут. Эти – тоже.
Достав из кухонного ящика тряпочки, ёршики и оружейную мазь в жестяной банке с говорящей этикеткой "Глухарь", Алекс принялся разбирать револьвер. "Анаконда" сорок четвёртого калибра, словно он охотился на очень крупную дичь…
…Отщелкал, как семечки из подсолнуха, патроны, вынул барабан и вооружившись зубной щеткой, обмакнул её в мазь.
На мой профессиональный взгляд, револьвер и так был в идеальном состоянии, а значит, нехитрое сие действо требовалось, чтобы занять руки и освободить голову – привычка, свойственная многим военным…
– Значит, Сирия, – неожиданно сказал Алекс и вновь замолчал.
Его молчание создавало пустоту, что-то вроде вакуума, которую хотелось непременно заполнить. Поэтому я спросил:
– Что, Сирия?
– Комиссовали давно?
– Почти год. Но откуда вы…
– Элементарно, Ватсон: Макаровым награждают за ранения и доблесть в бою. В данный момент мы воюем где? В Сирии. Отсюда вывод…
– Может, нужно было спросить, а не шарить по моим вещам?
– Может, – отложив кольт, Алекс достал из шкафчика хрустальные рюмки и бутылку водки. "Арктика", – прочёл я этикетку. Дорогой сорт. И не везде купишь. – Но так быстрее.
Он разлил водку по рюмкам, одну подвинул мне.
– Хотите сказать, я должен стерпеть, потому что мне некуда деваться? – брать водку я не спешил.
– А что, есть? – Алекс глянул коротко, с дружелюбным интересом, и вернулся к чистке револьвера. – Когда мы встретились на улице, ты собирался идти на вокзал.
– Может, я домой собирался.
– В Ростов? Не смешите меня, юноша. С таким образованием и такими замашками… Жить вам в Ростове от силы месяц. Затем – перо под вздох и головой в воду.
Покопался Алекс в моих вещах основательно. Узнать, что я из Ростова, можно было лишь найдя фотографию с дарственной надписью, заложенную в одну из книг…
Но в остальном он прав. Вот и отец всегда говорил: в тебе будто два человека: ботаник и гопник. Гопнику в Ростове – самое то, раздолье. Но как ботаник ты здесь не жилец… Он сам, на свою пенсию, купил мне билет до Питера и напутствовал поступать на филфак. Как в воду глядел: оказалось, военный переводчик – идеальное для меня амплуа. До тех пор, пока ранение не превратило организм в бесполезный хлам…
– И поэтому вы решили, что я без звука соглашусь работать в вашем… "агентстве"? – я сделал кавычки в воздухе.
– А чем плохо моё агентство? – удивился Алекс. – На мой взгляд, вам выпал счастливый билет. Свой угол, нормальная еда, интеллигентное общество. Вы хоть заметили, какие у меня девушки работают? Да любой на вашем месте…
– Девушки у вас и вправду замечательные, – перебил я. – Но вот всё остальное… Простите, но ни воспитание, ни честь офицера не позволят мне работать на такого человека, как вы.
Глаза его вмиг сузились, а щеки побледнели. Я застыл.
Собственные заскоки подвигли меня на углублённое изучение психологии, и теперь я видел: по той же причине, по которой я начинаю говорить очень тихо, мой новый знакомый Алекс спадает с лица. Обычные люди в гневе лицом багровеют, покрываются румянцем. Он же – бледнеет.
– Извольте объясниться, милостивый государь, – руки Алекс держал свободно, на столе. Но пальцы чуть подёргивались, и в этот момент я сильно порадовался, что револьвер оказались разобранным.
– Невольно я стал свидетелем вашего разговора с дилером, – ответил я. – Мушки, Говоруны, Серебрянки… А также "акварели" и "масло"… Вы толкач. Меняете искусство на наркотики.
Впервые тогда я увидел, как шеф потерялся. С тех пор я имел возможность наблюдать это редкое явление лишь однажды, и это только подтверждает, какое чрезвычайное впечатление произвели мои слова…
Посидев минуту или две, он молча хватил водки, хищным движением подхватил мою рюмку, тоже опрокинул в рот… А затем поднялся, прямой, как шомпол, и удалился.
Я было решил, что таким нехитрым способом мне намекают на то, что пора бы и честь знать, и уже поднялся, когда Алекс вернулся с тяжелым на вид брезентовым армейским мешком.
Грохнув его на барную стойку, чем вызвал содрогание стёкол в окнах, он развязал горловину и показал картонную коробку, вид которой я опознал безошибочно.
– Вот это – мушки, – пояснил Алекс, вытряхивая из коробки несколько гладких, медно отсвечивающих патронов. – Обычный тридцать восьмой калибр, форсированный заряд. Не нужно объяснять, что делать с такими "мушками"?
Я молча хлопал глазами, проклиная себя за тупость и скоропалительность выводов.
– А вот это – говоруны, – из другой коробки он сыпанул патронами покрупнее. – Калибр у них уже сорок четвертый магнум, а прозвище своё они получили за характерный бормочущий грохот при вылете из ствола. – И конечно же, серебрянки. – Передо мной выстроилась шеренга заострённых капсул высотой сантиметров по десять каждая. – Стальной сердечник, мягкая серебряная рубашка. Для чего нужны серебряные пули, в наше время осведомлены даже дети. Спросите любого сорванца на улице, и вам популярно объяснят, что охотиться на оборотней, вурдалаков и прочую нечисть без таких патронов нечего и думать. Загрызут.
– Не хотите же вы сказать…
– Сказать, милостивый государь, я ничего не хочу. Кроме того, что охотно вызвал бы вас к барьеру, и наказал за диффамацию. Но невинную голову, как говориться, и меч не сечёт, – Алекс аккуратно собрал патроны, каждый в свою коробочку, и убрал назад, в мешок. – А вы, без сомнения, человек совершенно невинный. Сиречь – несведущий. Так что, на первый раз, прощаю.
– А как же вурдалаки?
– Ммм… А что с ними?
– Вы берётесь утверждать, что они реально существуют?
– Извольте следовать за мной, милостивый государь.
И не дожидаясь моего согласия, Алекс стремительно направился к выходу.
На улице было мерзко. Царил тот глухой предрассветный час, когда и звуки гаснут, и мысли не могут обрести четкой формы,
