деле оказался горячим. Не успел я обойти взвода, познакомиться со всеми экипажами и поговорить с Мазаевым, как к нам прибежал посыльный с сообщением, что командира и политрука роты вызывают в штаб батальона.
Там уже все были в сборе. Комбат майор Чирков и комиссар старший политрук Середа только что возвратились из штаба бригады. Оба были по-особому подтянуты и строги. После того, как командир отдал распоряжение еще раз проверить готовность боевых машин, дозаправить их горючим и боеприпасами, комиссар спросил, обращаясь ко всем:
— Газеты получили?
— Получили, — ответили почти хором.
— А прочитали?
Тут никакого хора не получилось. Один сказал, что только начал читать, другой ответил, что не успел, третьи — промолчали.
— Обязательно прочитайте, — мягко сказал комиссар, хорошо знавший, чем мы занимались с самого утра. — Особое внимание обратите на международную информацию. Читайте так, чтобы понять не только то, что там напечатано, но и то, что таится между строк. Ясно? — Комиссар по-отечески посмотрел на нас, затем раскрыл записную книжку, перевернул несколько листков и, заложив между ними большой палец с коротким, приплюснутым ногтем, уже строгим, с оттенком печали голосом продолжал: — Вы знаете, что панская Польша, жестоко обманутая своими западными союзниками, потерпела страшное поражение в войне с фашистской Германией, потеряла свою государственную самостоятельность. Правящая клика вкупе с генералами и высшими чиновниками в трудную минуту покинула свой народ, бежала в Румынию. Империалисты Запада, все время натравливавшие Польшу на нас, теперь радуются ее поражению. Они рассчитывают, что после разгрома Польши Гитлер двинет всю свою мощь против СССР. Что ж, товарищи, надо быть готовыми ко всему. Фашизм есть фашизм. Он не с неба к нам на планету свалился, а порожден и вскормлен империализмом. Этого нельзя забывать ни на минуту…
— Но и мы, товарищи, тоже не лыком шиты, — продолжал комиссар вдруг окрепшим и набравшим силу голосом, — и давно уже научились распознавать коварные замыслы наших врагов. В первые годы Советской власти они вероломно отторгли от нас Западную Украину и Западную Белоруссию. Оттяпали прямо-таки по живому, с большой кровью, не считаясь с волей народа, оттяпали и отдали панской Польше: на, мол, пан Пилсудский, только громче лай на Советы. Ну, как вы хорошо знаете, польские паны и лаяли, пока, как говорится, не долаялись. Теперь над Западной Украиной и Западной Белоруссией нависла угроза фашистского порабощения. Можем ли мы, советские люди, допустить это? Конечно, нет…
Примостившись рядом с Мазаевым, я по корреспондентской привычке почти стенографически записывал все то, что говорил комиссар. Слушая его, Маташ искоса заглянул в мой блокнот и одобрительно кивнул.
— Отнимать у вас время, товарищи, расписывая ваши задачи, не буду, — сказал в заключение комиссар. — Надеюсь, вы сами с усами и догадаетесь, что надо делать в ротах. Продолжайте разоблачать фашизм, его ненасытное захватническое нутро. Ну, и еще раз расскажите разведчикам о Западной Украине, в каких целях она была отторгнута от нас империалистами, как жил и маялся в неволе трудовой народ.
Как будто ничего нового старший политрук Середа нам не сказал. О том, что панская Польша потерпела поражение, о бегстве продажной правящей клики в Румынию мы сами читали в газетах. Да и о бедственном положении населения в Западной Украине тоже были наслышаны. Однако в самом тоне, каким говорил комиссар, все мы почувствовали, что наша бригада, как и другие части, выведена сюда не на учения.
На обратном пути в роту я спросил Маташа, что он думает о речи комиссара. Торопившийся Мазаев замедлил шаг, обернулся ко мне.
— Середа, как и всегда, говорил то, что нужно, — промолвил он и, остановившись, посмотрел на меня своим прямым, будто прощупывающим взглядом. — Вот-вот двинем в Западную Украину, будем вызволять из неволи своих братьев. Доброе, очень доброе дело будем делать. И к этому нам надо быть готовыми!
Сказал, как отрезал. И вновь размашисто зашагал к расположению роты.
Мы подошли с ним уже совсем близко, когда он остановился, положил мне руку на плечо, и заговорил дружеским тоном:
— Ты вот что имей в виду, Роман. Когда будешь беседовать с разведчиками о Западной Украине, не забудь, пожалуйста, дать высказаться Полещуку, Ищенко, Коваленко. Понимаешь, близкие родственники их живут там, — Мазаев указал глазами на Збруч. — Они дополнят твой рассказ такими примерами, что ты сам ахнешь. Понял?
Я кивнул в знак полного согласия и пошел вслед за Мазаевым. Весь день этот пролетел, как один час. Одно дело наслаивалось на другое, а там уже надвигалось третье, еще более срочное и неотложное. Мазаев был исключительно деятельным, очень распорядительным и предусмотрительным. Он вникал в такие детали боевой готовности, о которых ни зампострой Мееровский, ни помпотех Критчин, ни командиры взводов, пожалуй, и не догадывались.
На закате солнца я присел под кустик, открыл блокнот и стал записывать впечатления прошедшего дня…
«Старший лейтенант Мазаев открылся еще одной, мне кажется, очень важной для разведчика стороной.
Сегодня в штабе получали топографические карты. По восемь штук на брата. Мазаев тут же начал подклеивать их. Кропотливая и нудная, должен сказать, работа!.. Но Маташ, кажется, делал ее с удовольствием, а главное — быстро, аккуратно, хоть на выставку.
— Смотри-ка, комроты-2 уже карту склеил, — заметил кто-то из командиров, пришедших в штаб чуть позднее.
— Я бы на его месте обходился без этого, — сказал командир первой роты, подходя к Мазаеву. — Ты же, Маташ, и так, пожалуй, успел запомнить все, что нанесено на каждом листе?
— Запомнить-то запомнил, но иногда, понимаешь ли, и свериться не лишне, — ответил Мазаев. Ответил так, как будто речь шла об обычном деле.
Будничный тон еще больше подогрел меня. Возвращаясь в подразделение, я спросил командира роты:
— В самом деле, все восемь листов запомнил?
— Если хочешь, можешь проверить.
Я брал из своей пачки лист, называл его номер, а командир роты тут же перечислял, что и в каком квадрате на нем нанесено.
— Природная память или результат тренировок? — поинтересовался я, когда убедился, что Мазаев не допустил ни одной неточности.
— И то и другое. Еще в детстве запоминал все, что захватывал глаз. Но главное, конечно, тренировка. Начал еще в военной школе. Потом, когда командовал взводом артиллерийской разведки. Да и сейчас не упускаю случая потренировать память.
Перевозный потом рассказал мне забавный случай… Зимой в гарнизонный Дом Красной Армии приехала группа артистов. Среди них был «человек с феноменальной памятью», как гласила афиша. Вышел он на сцену и давай демонстрировать свои штучки. Кто-нибудь вызванный из публики напишет на доске
