постоянно избегал этого, считая себя недостойным звания отца. Но если он все-таки принимал вас, то брал на поруки полностью, принимая на себя и перенося лично ваши немощи и ваши трудности, страдая из-за них, молясь о вас день и ночь, незримо присутствуя рядом с вами, поддерживая вас во всех ваших испытаниях и в каждом из ваших усилий. Вы становились как бы одной из частей его тела, плотью от плоти.
Многие духовные чада отца Сергия, страдавшие тяжелейшими духовными или психическими недугами, смогли избавиться от них после того, как он соприсутствовал им в этом внутреннем мраке. Так, в частности, известно, что он сыграл решающую роль в судьбе отца Григория Круга, который жил рядом с ним на протяжении более двадцати лет, и каких духовных высот достиг тот, успешно преодолев, благодаря постоянной помощи со стороны отца Сергия, тяжелейшие испытания.
Это постоянное присутствие отца Сергия рядом со своими духовными чадами не было вместе с тем подавляющим. Посвящая себя каждому целиком, он тем не менее оставался очень корректным, не забывая, что является отцом лишь по образу Отца Небесного, от Которого происходит всякое отцовство, постоянно отходя в тень, как раб перед хозяином, буквально воплощая в жизни слова Иоанна Крестителя: Ему должно расти, а мне умаляться (Ин. 3:30). Отец Сергий, уподобляясь Богу в своем уважении к человеческой свободе, никогда не навязывал ни себя, ни чего бы то ни было. Тот, кто находился под его духовным покровительством, научался свободе чад Божиих. Это ученичество было одним из самых трудных, и поэтому многие предпочитали его наставничеству — сдержанному и верящему в свободу воли каждого и в силу благодати — более жесткое духовное руководство со стороны других священников.
Духовное руководство отца Сергия было деятельным, в нем не было места теоретическим выкладкам. Всех обращавшихся к нему интеллектуалов он призывал к самому трудному для них подвигу: распятию разума, отречению от премудрости века сего. Он, совсем как его друг, отец Софроний, считал, что интеллектуалы вступают в духовную жизнь с огромным лишним грузом. Отец Сергий разделял ненависть глубоко почитаемого им Достоевского к «эвклидовскому уму», к слепому рационализму. Он отвергал даже умозрительные богословские построения, которые в наши дни нередко подменяют собой духовность.
Некоторые считали такую позицию проявлением обскурантизма, и это, естественно, заставляло их отдаляться от отца Сергия, который казался им «простецом» в том пренебрежительном смысле, какой вкладывают в это слово почитатели премудрости века сего. Но позиция отца Сергия соответствовала вершине духовной эволюции, венцу подвижнического пути, который греческими святыми отцами назван aplosis — «простота». Мы уже говорили, что, прежде чем стать монахом, он активно участвовал в собраниях Николая Бердяева и Жака Маритэна, куда приходили наиболее выдающиеся представители верующей интеллигенции того времени.
Однако отец Сергий осознал, что истинное знание — не плод умственных усилий или интеллектуальных операций, а дар Святого Духа, посылаемый независимо от всякого разумения и рассуждения тому, кто благодаря подвигу очистился от страстей и стяжал добродетели — в особенности самые главные: смирение и любовь. Из учения святых отцов и из собственного опыта ему было ясно также, что это знание открывается тому, кто стяжал чистую и непрестанную молитву: богослов — тот, кто чисто молится. Вот почему в первую очередь отец Сергий в своих советах духовным чадам настаивал на необходимости исполнять заповеди и молиться.
Он говорил о том, что молиться следует постоянно, и помогал каждому в его жизненных обстоятельствах достичь этого. В духе исихастской традиции, великим представителем которой он являлся, он часто повторял, что молитва так же необходима для жизни души, как воздух необходим телу, что молитва — это дыхание души, что без нее душа как бы мертвеет, и поэтому молиться нужно так же часто, как вдыхать и выдыхать воздух. Он говорил так, зная об этом не понаслышке, так как его дыхание уже давно стало молитвой.
В то же время он подчеркивал, что молитва имеет ценность, лишь когда она совершается в чистом сердце, то есть если она сопровождается исполнением всех заповедей. Но соблюдение заповедей при этом он понимал ни в коем случае не как формальность. Говоря об этом, он был чужд всякого морализма: совсем как преп. Исаак Сирин, в заповедях он видел средства, данные Богом человеку для преображения, чтобы он мог стать «новой тварью» во Христе. Он любил напоминать слова Писания: Все это дано вам, чтобы вы переменились.
В особенности настойчиво отец Сергий говорил о необходимости постоянно приносить покаяние, в сердечном сокрушении непрестанно просить у Господа прощения — не только за то, что сотворил зло, но и за то, что не сотворил добра, а также за свое падшее состояние удаленности от Бога. Святой старец Силуан писал ему: «Иди и как можно чаще говори людям: “Кайтесь!”» Но, прежде чем призывать к покаянию других, отец Сергий исполнил это сам. Благодаря этому он постоянно находился пред Богом в состоянии великого сокрушения. Покаяние в его понимании было не только наиболее подходящим средством духовного обращения человека в смысле его сущностного преображения в Боге, но еще и лекарством, которое Бог дает ему, чтобы тот смог очиститься от всех своих грехов и исцелиться от всех патологических духовных состояний, чтобы стать недоступным для действия духовных противников — сатаны и бесов, о действии которых отец Сергий часто упоминал и против которых он обладал поразительным даром различения и уникальной силой.
В его советах важное место занимали также и рассуждения эсхатологического плана. Пережитые им русская революция, эмиграция, лагеря, постепенный уход из жизни его родственников и прихожан, а также его постоянное духовное попечение об усопших, безразличие к миру и укорененность его жизни в вечности в сочетании с глубоко прочувствованным монашеским призванием способствовали тому, что у него сформировалось очень острое ощущение хрупкости и непостоянства земной жизни. Как и святые подвижники первых веков христианства, он настоятельно советовал всем иметь «память смертную» и проживать каждый день так, как если бы он был последним. Этим он вовсе не стремился обесценить для каждого человека то, чем тот живет, но, напротив, желал помочь прожить это с максимальным духовным напряжением. Вот, в частности, его слова: «Нужно проживать каждый день, как если бы он был последним, но при этом не следует говорить, что один день не имеет значения. Если истинно, что в очах Господних “тысяча лет — как один день”, то так же верно и то, что каждый день столь же важен, как тысяча лет». В его понимании память смертная в сочетании с молитвой является хорошим
