Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
– Нет, Москва его не расстреляет.
– Вам можно верить?
– Да.
Теперь уже старик Краузе смотрел на Курта Мейера внимательно.
– Вот что, – произнес он твердо. – Мне все равно придется доложить в Москву, что вы отправляетесь в Париж. Я доложу, что передал вам приказ спасти Лагранжа.
– Хорошо, я попробую.
– Есть еще просьба личного порядка… – Взгляд старика стал виноватым. – Прошу найти в Париже провокатора по кличке Осел… Кличка глупая, но зловещая… На счету этого Осла сотни жизней, он получил кличку по причине дьявольской работоспособности.
У меня был связной, мой очень большой друг, – продолжал Краузе после небольшой паузы. – Мы работали во Франции в начале войны, все это взаимосвязано. Мы работали с Лагранжем. Передали его статью для публикации в Москве. Хотели переправить отзывы наших ученых. Но не успели. Нас троих выдал Осел. Я бежал, мой друг был расстрелян. Лагранж до сих пор сидит. – Краузе посмотрел на Курта очень внимательно. – Он должен поверить тебе, если ты назовешь имя Жюля Ришара, садовника, который жил по соседству. – Краузе улыбнулся. – Этим садовником был я, я вынужден был снять особняк рядом с его домом, чтобы познакомиться… Скажи, что я спас его дочку, она теперь в Америке. Об этом вообще никто не знает, кроме меня и Лагранжа. Ее зовут Лаура.
Помолчав, Краузе продолжил:
– После гибели моего друга, того самого связного, меня перевели в Берлин и понизили в звании. Обвинили в его смерти. Хотели отозвать в Москву, но я попросил оставить меня здесь. Убедил, что здесь я нужнее. Приедь я в Москву, меня расстреляли бы.
Курт побарабанил пальцами по столу.
– Хорошо, – наклонил он голову. – Я приложу все силы, чтобы помочь вам.
Куранты на Спасской башне пробили девять, советская столица давно кипела бурной утренней жизнью. В Народном комиссариате иностранных дел готовилась встреча представителей стран-союзников. Эта встреча считалась предварительной, рабочей, носила неофициальный характер. Она организовывалась в рамках подготовки конференции, на которой в скором времени предстояло обсуждать послевоенное устройство мира.
Ведь дух победы витал в воздухе, война близилась к концу, и если сами гитлеровцы, судя по их газетам, не хотели признать это, то весь мир давно жил подготовкой к послевоенной жизни.
Ровно в десять ноль-ноль в кабинет, определенный для заседания, вошел народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов. Его приветствовали министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден и вице-президент Соединенных Штатов Америки Гарри Трумэн. По предварительной договоренности, кроме трех высокопоставленных дипломатов и их личных секретарей, в кабинете никто не должен был находиться. Поэтому когда Молотов ввел молчаливого незнакомца, Иден и Трумэн вопросительно переглянулись.
Неизвестный, сохраняя невозмутимость, занял кресло в углу. И дальше сидел этот человек с таким видом, словно его тут и не было.
– Полагаю, господа не станут возражать против того, что в число стран-победительниц предлагается включить Францию, – негромко произнес Молотов. – Ее представителя я пригласил сюда для присутствия в качестве наблюдателя.
Трумэн промолчал, Иден ехидно улыбнулся:
– Не позволит ли господин Молотов в таком случае ввести в качестве наблюдателя представителя эмиграционного правительства Польши, которое тоже нашло убежище в нашей стране?
– Этот человек представляет правительство генерала де Голля, которое тоже нашло убежище в вашей стране, господин Иден! – звонким голосом парировал Молотов. – Таким образом, Великобритания представлена двумя наблюдателями, и если у господина Трумэна нет возражений…
Трумэн отрицательно покачал головой, и Иден был вынужден снять свои требования.
– Что ж, тогда начнем, – сказал Молотов. – Многочисленные сторонники генерала де Голля сражаются на стороне союзников, также мы не вправе сбрасывать со счетов усилия внешней французской армии… – Видя, что министр иностранных дел Великобритании продолжает молчать, продолжил: – Собственно, присутствие представителя Франции вызвано вопросом, который я намерен затронуть… Советскому руководству стали известны планы нацистов, касающиеся уничтожения Парижа в случае успешного продвижения союзнических войск в глубь Франции…
Присутствовавшие зашевелились. Сказанное было для них новостью, Трумэн и Иден почти одновременно кивнули своим секретарям, и те принялись строчить в бумагах.
– Причина? – резко произнес Иден.
– Кроме всего прочего, в угрозе взорвать Париж присутствует элемент шантажа, – спокойно продолжал Молотов. – Мол, если вы прекратите военные действия на Западном фронте, то Париж останется цел. Но, кроме того, есть и элементарный расчет. В Париже может начаться восстание…
– Надеемся все же, что генерал Паттон успеет войти во французскую столицу раньше, чем немцы подорвут этот город, – нервно произнес Трумэн.
– Будьте уверены, маршал Монтгомери также приложит все силы, – ревниво добавил Иден.
Молотов подавил улыбку, поняв, что вызвал взаимную неприязнь дипломатов. Паттон и Монтгомери, англичанин и американец, командовали объединенными англо-американскими силами, высадившимися на континенте. В маленьком соревновании только что прозвучавших реплик четко прослеживалось будущее соревнование правительств двух стран за послевоенное влияние в Европе.
– Для Советского Союза не являются новостью планы фашистской Германии по уничтожению Парижа, – продолжал Молотов. – Мы давно располагаем ценной информацией и имеем возможность препятствовать такому ходу событий…
– Простите, как вы можете препятствовать? – изумился Иден. – Ваших войск нет во Франции!
– И парашютный десант, к сожалению, не выбросишь, – с едкой иронией добавил Трумэн.
– Тем не менее у нас надежные средства, господа, – спокойно произнес Молотов. – Вот увидите, Париж, эта подлинная жемчужина Европы, останется цел.
Молчаливый человек, до сих пор не подававший признаков жизни, согласно наклонил голову.
Глава 2
Холм Монмартр черепашьим панцирем возвышался над Парижем. Старинные дома облепили кривые улочки. Под разноцветными черепичными крышами разместились художники – их было много, очень много, мольбертами заставлен, казалось, весь район. На картинах можно видеть старинные дома, горожан, пригородные пейзажи…
Среди художников выделялся седовласый красавец, который сидел под раскидистым платаном. На художнике был берет. Человек этот, имевший худощавую фигуру, впалые щеки и умные глаза, со спины выглядел лет на тридцать, не больше. Однако лицо его, покрытое сетью морщин, говорило о возрасте. Портретист был старше, много старше…
Художник рисовал собор Сакре-Кер, видневшийся в конце улицы. Одновременно он напевал: «Падам, падам…» – песню, которую исполняла Эдит Пиаф.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
