он муж и отец, и он захотел легкости, по которой каждый из нас тоскует после определенной границы прожитых лет?
Некоторых мужчин после сорока косит либо внезапная смерть либо женщины. Молодые, красивые, свободные и легкие.
Мой муж жив, и здоров, как племенной бык. Он следит за питанием, за режимом сна, занимается спортом и утренними пробежками. И его кинуло не к костлявой, а к юным и красивым.
А юные и красивые не моют мозги, что старший сын с кем-то опять подрался, а средний устроил случайно пожар в кабинете химии. И нет у них дочери, которая часто болеет.
— Нина.
— Ты можешь идти, Галь, — слабо улыбаюсь я. — Зря тебя вызвали. Извини.
— Давай сердечко послушаем, — возвращает стетоскоп в уши
Галя — крупная женщина с короткой стрижкой и цепкими серыми глазами за толстыми стеклами очков.
Я задираю блузку. Глеб продолжает сверлить меня взглядом.
Возможно, я зря считала, что у нас в постели с ним все в порядке? Ему захотелось новизны и свежести?
Хотя…
Что толку искать причины? Допустим, я пойму его измену и приму ее, но последствие, которое скоро появится на свет и в первый раз закричит, мое мудрое “прощение” не исправит.
У Глеба будет ребенок.
Меня же саму тошнит.
И я в первую очередь должна думать не о своей гордости и обиде, а о детях, их реакции и их будущем.
Вздрагиваю, когда солнечного сплетения касается головка стетоскопа. Галя едва заметно щурится, прислушиваясь в тихое биение моего сердца.
— Все в порядке? — тихо спрашивает Глеб, и Галя поднимает палец, требуя тишины.
Через минуту он откладывает стетоскоп:
— Ничего жуткого и страшного не услышала, — хмурится. — Сердце ни при чем, я думаю.
— Я просто перенервничала.
— Давление тебе поднимем, — Галя лезет в пластиковый чемодан, с которым обычно катается скорая, копается в нем и через мину втыкает в меня тонкую иглу шприца, — а то оно у тебя, как у мертвеца.
Она же ему в дочери годится. И не с натяжкой в разнице лет.
Это же скандал. При желании можно вывернуть все так, что Глеб принудил ее к связи. И ведь такие истории, когда преподаватели склоняли девочек к близости — не редкость.
На этом можно сыграть, если, конечно, ты хитрая и продуманная стервь. И восемнадцатилетки есть такие.
В голове затихает гул, и взгляд немного проясняется.
— Легче? — Галя всматривается в глаза.
— Да, легче.
Закрывает чемоданчик и вновь смотрит на меня:
— Тебе надо последить за своим давлением, Нин, и я тебя все равно к нескольким специалистам отправлю, — переводит взгляд на Глеба, — выдыхай. Жена не умирает.
Подхватывает чемоданчик:
— Провожать не надо, я знаю где выход.
— Спасибо, Галь.
Выходит, и Глеб опять закрывает дверь. Сжимаю переносицу и шепчу:
— Ты уверен, что ты — отец? Может, тебя хотят поиметь?
И как мне мерзко от своих же слов.
— Стал бы я тебе все это говорить без… результатов теста, Нин. У меня на руках несколько бумажек из разных клиник, — Глеб на медленном выдохе закрывает глаза. — Я — отец.
— Я хочу посмотреть на эти бумажки, — смотрю перед собой и стискиваю тонкий плед. — Покажи их мне.
Глава 6. Всё имеет цену
Заключение № 23407 по результатам дородового анализа ДНК на отцовство.
У меня перед глазами буквы плывут, и зажмуриваюсь, после вновь утыкаюсь взглядом в текст.
Вероятность отцовства: 99,999 %.
Предполагаемую мать зовут Цыбина Надежда.
Откладываю очередной положительный результат теста. И уже и кричать не хочется.
Это конец.
Конец моей счастливой семейной истории.
— Какой у тебя план? — перевожу взгляд на Глеба. — Жить на две семьи?
— Мне не нужна вторая семья, Нина.
— А ребенку?
— По закону я обязан только содержать ребенка, — глухо отвечает Глеб.
— То есть ты считаешь тебе этого будет достаточно? Или твоей девочке будет достаточно?
— Она не моя девочка.
— Ладно, — медленно выдыхаю из себя клокочущий гнев. — Ты тот человек, который может откупиться от ребенка деньгами и жить спокойно?
Глеб смотрит мне в глаза.
— Я не знаю.
— Ситуацию просто швах, Глеб, — коротко смеюсь, делаю выдох и отстраненно продолжаю. — Допустим, я принимаю решение сыграть в эту гадкую и отвратительную игру, но где гарантия, что это не вскроется?
Меня сейчас вывернет на грудь Глеба курицей и чечевичным супом. Я сама не верю в то, что мне приходится говорить такие мерзкие вещи.
— Ладно. Предположим, что ты откупаешься деньгами, не чувствуешь угрызений совести и тебе действительно все равно на ребенка, — делаю паузу, что дождаться, когда приступ тошноты и омерзения затихнет, — но студенточка?
— Нин, — Глеб усмехается, — все имеет свою цену.
— И ты согласишься на пожизненный шантаж от малолетки? — вскидываю бровь. — Серьезно?
Молчит. Я тянусь к стакану с водой, а затем его опустошаю крупными глотками.
— Знаешь, что я думаю?
— Что? — серьезно спрашивает Глеб.
Надо абстрагироваться от того, что он мой муж. Я должна сейчас посмотреть на него, как на родственника, друга и партнера, который облажался. И не жена с ним сейчас должна говорить.
Жена может кричать, крушить все вокруг, падать в обморок и рыдать, но все это безумие ни мне, ни моим детям не помогут.
— Я думаю, что у тебя, во-первых, не выйдет быть просто кошельком. Будь в тебе столько циничности и мерзости, то ты бы… наверное, решил бы вопрос со студенткой так же мерзко и жестоко. Сейчас этот ребенок лишь в животе, а когда родиться, ты будешь думать о нем, возвращаться мыслями к нему.
Делаю передышку и отставляю стакан. Тяжело быть разумным человеком, когда потерял опору под ногами. Я лечу в бездну, и в полете, вся переломанная и окровавленная, веду диалог с тем, кто толкнул меня с обрыва.
— Во-вторых, вестись на шантаж малолетки? Ты ведь человек бизнеса, Глеб, и должен понимать, что такой сценарий… — хмыкаю. — Провален? Не поэтому ли ты все вывалил на меня? М? Если бы был уверен, что заткнешь ее и получится дитятку скрыть, то ты бы промолчал.
— Я должен был быть честным с тобой.
— Это лишь красивые слова, — качаю головой. — Хотел бы быть честным, то тогда бы все и рассказал. В ту ночь.
— Да, должен был.
— И ты считаешь, что я должна жить в таких условиях с тобой? — щурюсь. — И ждать, когда рванет? — поддаюсь к нему. — И ведь рванет, Глеб. Я очень хочу, мой милый, сделать вид, что нет твоей студентки и не будет твоего ребенка, но жизнь… накажет. И накажет нас через наших детей. Ты это понимаешь?
Все он прекрасно понимает и в своем
