будет…
Они обошли холм и подошли к рогатой скале. О том, что там недавно происходило, свидетельствовал лишь разрытый песок.
— Ищи давай…
— Чего искать?
— Помнишь черный песок, который летел из того бедняги?
Азрика передернуло.
— Еще бы.
— Вот, ищи его. Везде смотри. И собирай.
Азрик пожал плечами, но последовал приказу. Толстяк рыскал рядом со скалой, приглядывался и принюхивался.
Черные песчинки — крупные и тяжелые — лежали вперемешку с обычными. Азрик успел набрать горсть и размышлял, куда это можно высыпать, как Папсуккаль позвал его.
— Здесь. Давай сюда.
В том месте, где он стоял, неведомым ветром нанесло целый холмик. Следуя указаниям толстяка, Азрик аккуратно собрал его. Пришлось пожертвовать краем совсем новой рубашки. После увязки в ткань получился довольно увесистый сверток.
— Клади в свой мешок, — скомандовал Папсуккаль.
— А что это такое?
— Это, брат, нечто… очень важное, — туманно ответил толстяк. — Может быть, самое важное на свете. Кстати, он на тебе должен быть — ты ведь через поток прошел. Ну-ка, отряхнись.
Странное дело — ни песчинки не нашлось. Даже в волосах — хотя Азрик точно помнил, что туда набилось их немало, они кололись. А сейчас — и след простыл.
Папсуккаль, поджав губы, обошел вокруг мальчика, придирчиво оглядывая его с ног до головы.
— М-да, странное дело. Ну, да ладно. Поищи тут еще.
— Не буду, — заупрямился Азрик. — Мне надо коз искать! Мать знаешь как вздует!
— Возвращаться на стоянку мы не будем, — деловито заявил Папсуккаль. — Незачем. Нам надо сейчас идти в город, в какой-нибудь храм.
— Еще чего!
Они препирались довольно долго, и Папсуккаль наконец сдался, заявив лишь, что Азрик, возможно, упускает лучший шанс своей жизни. Азрик ответил, что он пока видит лишь шанс получить грандиозную взбучку от матери. Кроме того, он не может лишать племя покровителя. Толстяк пробормотал проклятие на незнакомом ему языке и сказал, что пойдет отдохнуть. И исчез.
Азрик аккуратно положил черный песок к себе в котомку и побежал к выходу из долины, гадая, не спит ли он.
* * *
Аполлинор сыпал проклятиями. Он уже два часа пытался разжечь пламя на походном жертвеннике, но ничего не получалось. Трут просто не хотел разгораться, а если разгорался — не принималось пламя в чаше. Более явного знака неблагосклонности бога и придумать трудно.
Вконец отчаявшись, Аполлинор угрюмо сел на стоящие на земле носилки. Рабы кучковались неподалеку, опасливо поглядывая на него. Взятый им для охраны отряд Чернозубого дрых в отдалении. Жрец охватил голову руками и погрузился в печаль.
Подошел секретарь Пульций, со слабой, будто приклеенной улыбкой. Нервно перебирая руками готовые восковые таблички, начал:
— Господин, что мы сейчас…
— Отстань!
— Но…
Речь секретаря прервал треск и гудение — вспыхнуло пламя в чашах жертвенника. Пульций ретировался. Аполлинор опустился на колени перед огнем.
— Великий Аполлон, я…
В гудении пламени ясно слышался голос.
— Молчи, червь. Я все про тебя знаю. Обошелся без тебя. И впредь обойдусь!
Черное отчаяние овладело жрецом.
— Но… но…
— Обойдусь, если еще раз меня разочаруешь.
— Все, что хотите!
— Нам помог мальчишка. Пас коз тут, в округе. Куда-то он исчез… поймай его.
Лоб Аполлинора стукнулся о землю.
— Непременно поймаю! Но что с ним делать?
— Пока ничего. Поймай и держи при себе.
— Слушаюсь и повинуюсь!
— Еще бы…
Пламя, странное, неровное, словно в нем одна часть боролась с другой, медленно потухло, пошел темный дымок. Аполлинор вскочил.
— Так… все ко мне! Пульций, Чернозуб!
Рабы медленно вытащили носилки из тени, от команды охранников отделился старый, но все еще крепкий невысокий человек в неполном солдатском доспехе.
— Здесь был мальчишка, пас коз. Надо его найти.
— Кто ж здесь пасти коз будет? — удивился Пульций. — до ближайшей деревни два дня пути.
Чернозубый сплюнул.
— Тут сейчас шастают семьи куртиев, наверное, он из них.
На лице Пульция было написано глубочайшее презрение.
— Куртии… зачем нам нужны куртии? Эти грязные…
— Ты сможешь найти их? — оборвал его причитания Аполлинор.
Чернозубый пожал плечами.
— Кудра одно время с ними жил, он должен знать, где они обычно ставят лагерь.
— Так что стоишь?! Давай, зови своего Кудру или как его там, и ищите этот лагерь. Вернее, нет… пойдем все сразу туда. Эй!
Рабы поднялись и понесли к нему носилки. Чернозубый сделал знак своим:
— Эй, парни, за дело. Надо кое-кого найти…
* * *
Найти коз оказалось задачей непростой. Азрик подозревал, что Папс — или как там его, Папсуккаль — мог бы ему в этом деле помочь. Но помогать не захотел, исчез и вообще никак себя не проявлял.
Своих коз мальчик знал хорошо — они не любили делать лишних движений и должны были быть недалеко. Поэтому сначала он обежал все холмы поблизости, потом увеличил радиус поисков.
Уже начало смеркаться, когда он обнаружил беглянок — как ни в чем не бывало они паслись на каменистом склоне холма. Возблагодарив богов (и Папса!) за удачу, Азрик заторопился домой.
Куртии редко жгут костры. Они прекрасно умеют это делать, но костер в ночи виден издалека и привлекает слишком многих. А привлекать кого бы то ни было куртии не хотят. Их мало кто любит. Их обвиняют во всем— от кражи кур и лошадей до колдовства. Иногда обвинения обоснованы, иногда — нет, но на отношение это влияет мало. Именно поэтому семьи куртиев редко долго держатся на одном месте.
И именно поэтому они не жгут костры. Подходя к последней гряде холмов, Азрик увидел зарево и сразу понял, что дело плохо.
Он не бросился опрометью смотреть, в чем дело. Тот, кому приходилось убегать часто — почти никогда не убегает сразу. Сначала он отогнал коз в овраг. Убедившись, что они оттуда никуда не денутся — обошел холмы и взбежал на гребень.
Предчувствия не обманули. От стоянки остались одни головешки. Повсюду были разбросаны вещи — распоротые и вывернутые наизнанку.
Между тлеющих головешек и мусора бродили какие-то люди. Поодаль стояли носилки, рядом с ними сидели пятеро, они в разгроме не участвовали. Важный толстый господин допрашивал дедушку Хора. Тот не мог стоять, все время падал, тогда двое дюжих молодцев, стоявших слева и справа, поднимали его. И били.
Кто-то кричал. Крик был женский, и там, в тени, возились трое или четверо. Неподалеку лежали тела, они не двигались — двое взрослых и двое детей. Дальше еще два или три, они лежали вповалку, не разберешь.
Поодаль трое запрягали волов, главное богатство семьи. Он слышал про такое, он знал, что прошлой зимой на берегу Евфрата вот так вот вырезали семью
